О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

В Монреале я занимался серьезной наукой и делал сложные микрохирургические операции бестимусным мышам[19]. Мы искали лекарство от рака у людей. Оперировал я в специальной экспериментальной клинике, которая занимала три последних этажа в одном из корпусов Медицинской школы Университета Макгилла. Чтобы туда попасть, надо было знать, на каком этаже пересаживаться с одного лифта на другой, и иметь магнитный пропуск, запрограммированный на определенные часы допуска. Я, естественно, поинтересовался, зачем такие сложности. И знаешь, что мне сказали? Оказывается, это мера от проникновения в клинику «зеленых». Были случаи, правда в других университетах, когда клиники подвергались набегам зоозащитников, и те выпускали животных. Причем среди выпущенных были прооперированные, зараженные смертельно опасными заболеваниями или проходящие специальные психологические тренинги. «Спасая», по их мнению, животных, зоозащитники создавали реальную угрозу жизни как самих животных, так и людей. «Зеленые» никак не хотят понять, что эти животные в дальнейшем помогут врачам спасти миллионы жизней, что никакие компьютерные модели не заменят живого организма. В клинике на стене висел большой плакат, на котором изображались врачи и всякие микробы, вирусы и раковые клетки и было написано: «Если сейчас остановить нас, то кто тогда остановит их?» Я всегда говорю, что смерть даже одного человека нельзя оправдать миллионом спасенных жизней животных. Просто, помимо того, что надо уважать увлечения друг друга, надо еще уважать и работу. А еще надо помнить, что работа ветеринарного врача – это не красивые белые халаты, а чаще всего не совсем чистые и плохо пахнущие операционные пижамы. Что работа ветеринарного врача – это не просто лечение животных, а обеспечение здоровья человека через здоровье животных. Люди должны есть мясо здоровых животных и птиц, чтобы не болеть самим. Что часто ветеринары работают вместе с медиками, генетиками, вирусологами, микробиологами, чтобы спасти здоровье людей. Да, жизнь так устроена: чтобы выжил человек, пока еще должны гибнуть животные. Это и есть настоящий гуманизм.

Знаешь, Вовка, а вообще мне повезло. Я поработал с такими классными собаками. В питомнике, на площадке, в клинике. А каких собак я видел на охоте в деле! А какие люди учили меня!

– Книгу вам пора писать, Алексей Анатольевич.

– Некогда! Всё делаю вид, что занимаюсь очень важными делами. Знаешь, вот выйду на пенсию и тогда займусь бумагомарательством.

Ляпнул-то я это для красного словца, но жизнь рассудила иначе.

От отвара ромашки до стволовых клеток, или Последняя вспышка памяти

– Леха, он бегает! – Сергей Ставицкий ворвался в ординаторскую с выпученными глазами, протирая запотевшие очки.

– Кто бегает? – я оторвался от телевизора и с интересом посмотрел на Серегу.

– Да Флеш бегает! – Флеш был Серегиным южноафриканским бурбулем, который страдал серьезной двусторонней дисплазией тазобедренных суставов и с трудом передвигался шагом. – Ты что, забыл? Мы же ему стволовые клетки сделали три недели назад! Леха, заработало!

Познакомились мы с Сергеем летом, когда я, переодетый в мечту Остапа Бендера – белые брюки, уже собирался уходить домой после смены. Серега и его сын Ромка привели в клинику Флеша, весь зад которого был залит кровью. Васильич оперировал, и мне ничего не оставалось, кроме как, уворачиваясь то от брызг, то от потоков крови, начать заниматься собакой. Флеш попал под двух среднеазиатов и, можно сказать, отделался легким испугом – ему порвали все вокруг ануса, а заодно и бедра. Сергей размахивал руками, рассказывая, что если бы… Я этих рассказов слышал кучу, что «если бы мой йорк не заигрался с пролетающей мимо бабочкой, то он точно порвал бы того стаффорда[20]». Слово за слово собачий зад был починен, и они ушли. Я обратил тогда внимание, что Флеш идет как-то неуверенно, но решил, что это от боли и от того, что грубо наложенные швы сковывают движение.

Как-то осенью за чаем Васильич сказал мне:

– Алексей Анатольич, слушай, тут Ставицкий заходил с какими-то стволовыми клетками, я сказал, что ты у нас самый умный, что у тебя полтора высших, одна аспирантура и работа в Монреале. Разберись тогда.

Работая в Университете Макгилла, я занимался не стволовыми клетками, а канцероэмбриональным антигеном и его влиянием на рост злокачественных опухолей толстого кишечника человека, но, читая научные статьи, с интересом просматривал все, что мне попадалось про стволовые клетки. Мнения были разные, но результаты впечатляли. В Северной Америке стволовыми клетками уже занимались крупные компании и лаборатории в солидных университетах. Поверить, что из нескольких специальных клеток, взятых в организме, можно вырастить или восстановить поврежденные органы, было просто невозможно, а еще сложнее – это понять.