О чем поет вереск (СИ)

— Магическое начало есть в каждом ши. Однако, чем выше поднимается маг, тем более диким становится его внутренний зверь. Оборотная сторона волков особенно темна, — Мидир повернул голову к громаде дома, но успел заметить внимательный взгляд Этайн. — Кто-то справляется, кто-то… Падает. Обычно падают. Тяжко остановиться на середине пути, тяжко понять, где твой предел. Возможно, поэтому мало кто торопится стать магом.

—За свое умение волки платят человечностью?

— Меня не зря кличут бессердечным королем. Я кажусь не слишком похожим на человека?

— Наоборот, слишком! Слишком похожим, Мидир. Ты ещё не растерял… — голос королевы упал до шепота.

— Кого?

— Человечность, — в голосе Этайн, словно в голосе феечки, зазвенели колокольчики. — Ты так печально сказал это — про сильных магов… А твой отец, он?.. — ахнула она.

— Пойдем, Этайн, — резко прервал ее Мидир.

Зря он затеял весь этот разговор. И уж точно не стоило делиться откровениями о судьбе отца и матери.

Алан поклонился и пошел рядом, открывая и придерживая двери. Редкие ши, встречающиеся Мидиру и Этайн, приветствовали их и торопились в замок.

Горевшие на мосту факелы огненными языками плясали в темной воде рва.

— Там, — боязливо вздохнула Этайн, глядя на волнующуюся воду, — там словно кто-то плавает…

— Время от времени один упертый волк по имени Родни разводит тут виверн. Из яиц, похищенных во время рейдов. И его не останавливает все уменьшающееся количество пальцев.

— Ты шутишь!

— Маги не лгут, Этайн. Но сейчас вода — это просто вода. Если ты не желаешь, чтобы я зажег ее для тебя.

— Не стоит, Мидир. Пусть вода останется просто водой, — вновь улыбнулась Этайн.

Как они добрались до замка, Мидир не заметил.

— Ох, — вымолвила Этайн, вступая под своды дома Волка. — Каким разным может быть черный. Эбеновый — такой теплый. Здесь… волшебно! Глупая, я все повторяю одно и то же.

— Вовсе нет, моя королева. Я рад твоей радостью.

Этайн обернулась к окнам и ахнула.

— Что это, Мидир? Что это?

— Всего лишь закат в моем мире, моя королева.

— Но… Он изумрудный!

— Как и твои глаза.

Мидир подхватил ладонь Этайн и повел ее вперед.

Ши склонились в глубоком поклоне. Впрочем, тут же продолжили танцевать.

— Лугнасад — время свободы, — Мидир шепнул Этайн. — Сегодня наш мир немногим отличается от Верхнего. Потанцуем?

— Я даже не…

— Ты обещала, — уверенно произнес Мидир.

Провел ее кругом под медленную мелодию, которую издавали стены. Отпустил на расстояние вытянутой руки, что показалось невозможным расставанием. Притянул к себе, чуть не коснувшись губами щеки, но Этайн увернулась. Слабо покачала головой, и Мидир кивнул послушно.

Он вел, она подчинялась.

Нет, не так. Она поддерживала его, была рядом.

Мидир каждый Лугнасад старался радовать своих подданных, но с Этайн праздник впервые за долгое время радовал самого волчьего короля.

Этайн говорила — он отвечал, она спрашивала — он рассказывал. Она смеялась, и Мидир улыбался в ответ. Этайн успевала рассыпать улыбки и желать доброго Лугнасада всем, кто был рядом! Мидир же не видел никого, кроме нее.

Раз… Гулко стукнули башенные часы.

Этайн остановилась, ухватившись за руку Мидира и считая удары.

Два, три…

Алан приблизился, неся на бархатной подушке черную корону с девятью острыми зубьями.

— Двадцать два, — досчитав, выдохнула Этайн. — Не поверишь, испугалась! С чего-то решила, будто уже полночь! Надеюсь, Эохайду сейчас весело…

Мидир изогнул губы. Стоило посмотреть.

Змейка в покоях Эохайда еле ощущалась, но была еще жива.

***

— Уже полночь, король Эохайд! Поздравляю — ты теперь муж нашей Этайн. Наслаждайся этим, если сможешь! — режет тишину пронзительный голос Боудикки.

Синий браслет в руке земного короля — подарок королеве галатов в знак подлинного союза — ломается в крошево.

Эохайд смотрит бешено, рвет со стены лук и выходит, не ответив ни Боудикке, ни конюшему Гератту на негромкое: «Это лишнее».

***

— Ты спрашивала о короне!

Волшебства так много, что воздух искрится. Слова Мидира пробиваются с трудом, словно из-под толщи воды.

— Это… обязательно? — спрашивает Этайн, медленно погружаясь в магию, как в сон наяву.

Вздыхает на его молчание, качает головой на его пристальный взгляд. Надевает на себя черную корону. Зубья ее вытягиваются, а основание плотно облегает голову.

Теперь — можно.

— Вот это обязательно, — поднимает руку Мидир, приближая омелу. Кровь стучит в висках. Сила тугими волнами закручивается вокруг двоих.

Этайн смотрит вверх, на пышную поросль в высокой арке, и отводит глаза, готовая отступить.

— Сжальтесь надо мной! Это всего лишь обычай, — торопится Мидир. — Я помню свое обещание. Моя гостья оскорбит меня отказом?

Она склоняет голову к правому плечу.

Диковинная птица в серебристо-розово-черном оперении, невесть как залетевшая в дом Волка.

Молчит, смотрит пристально…

Затем кладет руки на плечи волчьего короля и тянется к его губам своими.

Обычно целовал он — сейчас целует она. Нежное пламя, мягкие губы, требовательный язык…

Вереск. Сладость жаркого лета с еле заметной горечью — сожалением неизбежной потери.

Тепло тела, огонь души, биение сердца.