О чем рассказали «говорящие» обезьяны

Поэтому исследователи перешли к другому типу звуков, которые они называли рефлекторными, или органическими (кряхтенье, кашель, икота и пр.). Оказалось, что эти звуки намного легче «обрастали условными связями».

Гамадрила Гольца успешно обучили воспроизводить один звук [кх] для получения ореха, два звука ([кх-кх]) — для печенья, и три ([кх-кх-кх]) — для сахара (опыты Н. Ю. Войтониса). Нина Александровна подчеркивала поразительную «старательность и выразительность, с которой обезьянка произносила звуки, „выговаривая“ их в лицо экспериментатора». Она писала, что «особое внимание обращает на себя отчетливо выступающий момент усилия, самопринуждения животного» (с. 266). Интересно, что в начале обучения Голец связал со звуком [кх] ранее выученное им и другими обезьянами движение — «отдавание собственного хвоста в обмен на пищу (рис. 19). Эта операция как будто облегчала ему звукоиздавание. (…) Он старался непременно вложить его кончик в руку экспериментатора, а для этого ему приходилось усиленно тянуть хвост сзади наперед и одновременно другой рукой подтягивать к хвосту руку экспериментатора в усилии соединить их вместе» (с. 240). Другого гамадрила (Зевса) успешно обучили издавать звук, схожий с икотой, для получения винограда, чавканье — для печенья и шумный выдох — для ореха. Попытки обучить гамадрилов произвольному звукоиздаванию путем подражания не увенчались успехом, за одним-единственным исключением — самка гамадрила Кета, сидевшая в соседнем вольере с Гольцем, научилась издавать звуки кряхтенья.

Затем исследователи попробовали «превратить в сигнал, т. е. в условный жест, какое-либо конкретное действие животного» (с. 252). В качестве одного из экспериментальных приемов Нина Александровна использовала «метод выявления творческих возможностей», или «рефлекс на новизну». Обезьян ставили в такую ситуацию, в которой привычные способы воздействия на человека оказывались неэффективными, и для получения пищи или игрушки они вынуждены были искать новые формы контакта. При виде приманки обезьяны начинали воспроизводить ранее подкреплявшиеся двигательные сигналы, но ничего за это не получали. Тогда они принимались «изобретать» новые движения — вертелись вокруг собственной оси, висели вниз головой, ловили ртом кончик своего хвоста и т. п.[23] Некоторые из многообразных действий были отобраны и связаны с различными видами корма. Обезьяны смогли ассоциировать с разными типами пищи от 2 до 4 двигательных сигналов.

Еще одним примером образования жеста из действия может служить поведение гамадрила Ерша. Он был обучен операции обмена — для получения приманки отдавал экспериментатору различные предметы, находившиеся в его распоряжении. Когда Ёрш исчерпывал весь свой запас предметов, он проявлял изрядную изобретательность в добывании средств обмена. Наконец, он пришел к необходимости оставлять последний кусочек пищи (кожицу винограда, остатки яблок, груш и даже крупинки сахара) и предлагать его для обмена на новый кусок. «От опыта к опыту оставляемые кусочки делались всё меньше. И вскоре Ёрш „клал“ на ладонь экспериментатора капельку своей слюны, которую он старательно и долго добывал двумя пальцами из своего защечного мешка. Но чем более „мифическим“ становился кусочек сахара (…), тем выразительнее становилось само движение отдавания» (с. 256). Впоследствии это движение выродилось в быстрое касание живота, а потом руки экспериментатора. «Действие, которое было… полнокровным актом и обладало конкретным содержанием, превратилось в конце концов в его далекое отражение. (…) Так родился жест» (с. 256).

В описанных опытах нашла экспериментальное подтверждение способность животных образовывать двигательные сигналы из конкретных действий. В итоге, Н. А. Тих подошла вплотную к вопросу «воспитания у животных „изображающего“ жеста, который, с нашей точки зрения, играет решающую роль в формировании двигательной речи человека. (…) Может ли животное во всех деталях скопировать свое собственное движение при отсутствии конкретного объекта, в манипулировании которым эти действия возникли?» (с. 258). В качестве исходных действий были использованы манипуляции с простыми механизмами — движения вращения диска вокруг оси и передвижение дощечки-«челнока» в длинном ящике (прямолинейное движение к себе и от себя или вправо и влево). Оказалось, что в отсутствие конкретного объекта обезьяны не воспроизводили требуемые формы движения. На этом основании Н. А. Тих делает вывод, что «у обезьян отсутствуют изобразительные движения, они обладают только выразительными движениями» (с. 267). Низшие обезьяны оказались не способны к «воспроизведению форм движения, т. е. к изобразительному жесту». С другой стороны, она высказала предположение, что «возможно, эти результаты являются доказательством не только того, что обезьяна не умеет восстановить кинетический образ, но вместе с тем и того, что ее поведение не настолько подвержено автоматизму, чтобы механически повторяться при отсутствии главного элемента в ситуации» (с. 261) (рис. 20).