О чем рассказали «говорящие» обезьяны

Последнее обстоятельство выяснилось, когда в 1982 году Канзи разлучили с Мататой. Ее перевезли в другой приматологический центр для получения собственного потомства — там у нее родилась Панбэниша. После этого, по словам С. Сэвидж-Рамбо, началась новая эра в работе Центра изучения языка, когда Канзи все свое внимание стал отдавать окружающим его людям. Теперь он мог целиком предаться тому, в чем были заинтересованы исследователи, и был избавлен от неусыпного материнского контроля. Вместе с тем, Канзи не собирались воспитывать как человеческое дитя — все хотели, чтобы он стал счастливым, уравновешенным, любящим людей, но при этом оставался настоящим бонобо. Разумеется, приходилось развивать и всячески поощрять в нем некоторые чисто человеческие навыки: его, например, приучали пользоваться туалетом, и он охотно соглашался, тогда как при Матате пренебрегал им. Все это делалось просто для облегчения повседневной жизни сотрудников, и менее обязательные для шимпанзе привычки культурного человека, например необходимость уединяться в туалете или ванной и т. п., от Канзи не требовались. Точно так же его не пытались одевать из соображений приличия. Он этого не любил и лишь иногда, если было прохладно, надевал рубашку или свитер, тогда как от штанов и ботинок с самого начала решительно отказывался.

Равнодушие к одежде отличало Канзи от многих обезьян. Неоднократно отмечалось, что все антропоиды любят наряжаться и украшать себя разными способами. Живущие на воле делают это с помощью листьев и веток, а в лабораториях и зоопарках — с помощью любых подсобных средств, причем некоторые, как и дети, любят натягивать одежду на голову (рис. 32).

Такое «переключение» внимания и привязанности на людей не означало, что он совсем забыл мать. Сэвидж-Рамбо отмечает эпизод, относящийся, по-видимому, к несколько более позднему периоду, когда Канзи уже активно пользовался клавиатурой. В ответ на вопрос, зачем он пытается заглянуть под железнодорожные пути, он ответил, что ищет Матату.

В день отъезда Мататы Канзи сам взялся за клавиатуру. Лишившись матери, а с нею и возможности сообщать о своих потребностях, он стал «говорить» о них людям, с легкостью выбирая на клавиатуре нужные лексиграммы. И тут выяснилось, что хотя с ним никогда не занимались специально, он многому научился, наблюдая за тем, как пытались учить Матату.

Похоже, Канзи понимал, что люди используют клавиатуру как средство общения, и, видимо, также чувствовал необходимость в этом. Он по собственной инициативе стал нажимать на соответствующие клавиши при появлении заинтересовавшего его предмета, ничего при этом не требуя. Таким образом, Канзи спонтанно применял знаки как наименования предметов, «опустив» долгую стадию «знака-просьбы», через которую проходили все его предшественники. В фильме есть замечательный кадр, где крошечный Канзи на руках одной из сотрудниц пьет из бутылочки, а потом небрежным жестом через плечо нажимает лексиграмму «СОК» (рис. 33).

Рис. 33. Канзи в возрасте 1,5 лет при виде банана, вынутого из сумки, нажимает соответствующую лексиграмму (по SAVAGE-RUMBAUGH, LEWIN 1994.

После того как он начал по собственной инициативе манипулировать с клавиатурой, ему предоставили возможность наблюдать за общением тренеров с другими обезьянами при помощи лексиграмм, в дополнение к тому, что он постоянно слышал все разговоры в лаборатории. Таким образом, Канзи (а потом Панбэниша и другие обезьяны) росли как билингвы — они параллельно усваивали знаки на двух языках для обозначения одного и того же предмета или понятия. Точнее, они были даже трилингвами, поскольку наряду с усвоенными ими элементами человеческих языков пользовались и собственными видоспецифичными коммуникативными средствами. Авторы особо подчеркивают, что они никогда не побуждали Канзи использовать лексиграммы для просьбы о чем-то или для получения какого-то предмета. Тем самым, характер обучения (а затем и тестирования) Канзи все больше удалялся от той жестко канализованной процедуры интенсивной выработки условно-рефлекторных навыков, на которой базировалось обучение практически всех его предшественников.

С этих пор люди, работавшие с Канзи, разговаривая между собой или с ним, сопровождали произносимые слова соответствующими лексиграммами. И наоборот, клавиатура Канзи была реконструирована так, что при каждом выборе лексиграммы он еще и слышал слово. Так происходящие спонтанно процессы усвоения двух языков были теперь сведены воедино.