О чем весь город говорит

– Да ладно тебе, – отмахнулся Мерл Уилер. – Ты – лучший друг Теда. Давай впрягайся.

Деваться некуда. Гленн согласился.

Когда он пришел домой на обед, жена Ола с порога его приветствовала:

– Наше почтение, мэр Уоррен!

– Откуда ты знаешь? И часа не прошло.

Ола рассмеялась:

– Вербена Уилер позвонила.

– Вот уж сорока-то болтливая! Невтерпеж ей!

– Верно сказано.

Да уж, для Вербены Уилер этакая новость – что горячий уголек в ладонях, долго не удержишь. К двум часам дня весь город знал, что Гленн Уоррен – новый мэр.

А на «Тихих лугах» природа затевала впечатляющие постановки. Вот давеча с ветки сорвался огромный ястреб и, взмахивая крыльями, что в ярком лунном свете казались белоснежными, сделал круг над холмом, а потом улетел в долину.

Вскоре в эти спектакли вписались реактивные лайнеры, проплывавшие в темном ночном небе. Удивительно, сколько их было, больших и малых самолетов, мигавших красно-белыми огоньками.

Один покойный фермер-норвежец, впервые увидевший самолет, спросил внука:

– Хочешь сказать, внутри этой штуки живые люди?

– Да, дед. Я на таком летал из Сент-Луиса в Нью-Йорк.

– И что, ты словно в утробе птицы?

– Нет, самолет здорово шумит и не машет крыльями.

– А как же он летит-то?

– Понимаешь, ты забираешься в этакую трубу, похожую на длинный узкий автобус. Находишь свое место, пристегиваешься ремнем, и тут начинают реветь двигатели. Потом самолет выезжает на дорожку, что есть мочи разгоняется, и оглянуться не успеешь, как земля далеко внизу, а ты – в облаках и летишь, куда тебе надо.

– Ух ты! – завистливо вздохнул паренек, умерший в 1923-м.

– Симпатичная девушка приносит тебе орешки и напитки, а потом – раз-два, и ты опять на земле, но уже за сотни миль от места, где сел в самолет.

– А высоко он забирается?

– На тысячи футов.

– Мать честная! И что же эти дураки еще-то удумают?

Расставание с домом

Нынче Беатрис приехала к Элнер одна. В расстроенных чувствах. Ханна Мари собиралась на учебу в бостонскую спецшколу для глухонемых.

– Я очень за нее беспокоюсь, – сказала Беатрис. – Девочка никогда не покидала дом. А Бостон так далеко. Я буду ужасно по ней скучать.

– Понимаю, милая, это тяжело, и ты, конечно, будешь скучать, – ответила Элнер. – Все будем скучать. Но постарайся во всем этом увидеть хорошее. Слава богу, у вас с Лидером есть деньги, чтобы отправить дочку в лучшую школу. А если б девочка родилась в бедной семье?

– Да, за это я благодарна судьбе. Но будь моя воля, я бы веки вечные держала ее при себе.

– Когда она уезжает?

– Через пару недель… – Беатрис вздохнула: – Господи, с ужасом жду этого дня. Мне вот говорят, ей надо учиться самостоятельности, и это, я знаю, правильно… Но все равно страшно переживаю. Она такая доверчивая и простодушная, жизни совсем не знает.

– И хорошо, что она такая.

– Ты думаешь?

– Уверена.

Беатрис улыбнулась:

– Наверняка у нее все сладится, но меня тревожит не только школа – будущее дочки вообще. Вдруг она никогда не выйдет замуж? Мы с Лидером не так уж молоды. А если с нами что-нибудь случится? Кто тогда позаботится о Ханне Мари?

– Перестань, Беатрис, ничего с вами не случится.

– Ладно. Только обещай: если что, ты за ней приглядишь… чтобы все было хорошо.

– Само собой, об этом нечего и просить. – Элнер похлопала подругу по руке: – Пока я жива, никто нашего ангела не обидит. А я баба крепкая, из крестьян. И потом, весь город в ней души не чает.

2 сентября, 1965

Дорогая моя тетя Элнер,

Привет из Бостона! Извини, что не написала сразу, тут такая кутерьма – нас распределяли по спальням, классам и все такое. Вот только-только улучила минутку. Спасибо огромное за консервированные фиги. Ем их и всякий раз вспоминаю тебя. Тетя Элнер, ты там без меня присмотри за мамой с папой, ладно? Они выглядели такими убитыми, когда я уезжала.

Ты меня не выдавай, но я по ним ужасно скучаю. Иногда вечером плачу, пока не усну. Много новых предметов – математика, например. Уф! Но все это мне пригодится, чтобы помогать папе в благотворительности.

Ну пока.

Всегда с любовью, Ханна Мари.

28 ноября, 1965

Дорогая тетя Элнер,