О чём думает моя голова

Как будто никогда и не было этого ужасного конкурса!

Как будто я не занимала первого места!

Как будто меня никто не хвалил и не поздравлял!

Никто!

Никогда!

Никогда!

Не было этого, и всё.

Не было.

В раздевалке ко мне подбежал сияющий Коля:

— Люся, ты ещё не слышала новость?! Тебя рекомендовали на районную выставку!

Я ПЛАЧУ…

Я посмотрела на Колю.

Я ничего не сказала, только посмотрела, и всё.

Портфель сам собой выскользнул из моих пальцев.

Солнце било мне в глаза. Я их закрыла.

— Что с тобой? — сказал Коля. — Ты разве не рада?

— Р… рада…

— Ты чего?! — испугался Коля. — Синицына, ты чего?! Плачешь ты, что ли?

— Я? И не думаю!

Я отвернулась от Коли, уткнулась носом в чьё-то пальто, обхватила его руками… и заревела в полный голос.

— Да что с тобой?! Люсь, перестань! Ну пожалуйста, перестань! Ну что с тобой? Все же смотрят!

Но я не могла остановиться.

Я обнимала чьё-то серое пальто, потом влезла в него с головой и плакала навзрыд в его тёмной серёдке. Как хорошо, что мне не видно было ни Коли, который дёргал меня за рукав, ни двух первоклассников, которые говорили друг другу: «Гляди-ка, в третьем, а ревёт!» — ни солнца в окне, ни галош на полу…

— Слушай, немедленно пойдём отсюда! — сказал Коля. — Если ты не можешь идти в класс, пойдём на улицу!

Он схватил меня за руку и силой поволок на крыльцо.

— Пойдём в тот скверик, — сказал Коля. — Пошли скорей, пока нас никто не видит.

…И ПРИЗНАЮСЬ ВО ВСЁМ КОЛЕ

Мы сидели в сквере на лавочке. Я всхлипывала и вытирала лицо Колиным платком. Рядом кружились и гулькали голуби.

— Ну, говори, — сказал Коля. — Рассказывай, почему ты плачешь?

Я набрала в лёгкие побольше воздуху. Глотнула его, как будто шла на дно.

— Коля… я всех обманула… Я не лепила эту свинью.

— Как не лепила?! — испугался Коля. — А кто же её лепил?

— Она была готовая. Я её пластилином обмазала.

— Как… обмазала?

— Вот так. Взяла и обмазала. Мне хотелось первое место занять.

Коля смотрел на меня во все глаза. Он был белый как мел.

— Синицына, ты не шутишь? — тихо сказал он.

— Не шучу.

— Что же теперь делать?

— Не знаю.

Коля вскочил.

— Что же мы тут сидим? Ведь её могут сейчас увезти на районную выставку! Синицына, что же мы сидим?! Надо её немедленно оттуда взять! Понимаешь, немедленно!.. А ну, вставай! Бежим в школу!

И мы бросились в школу.

В ШКОЛЕ

В школе было тихо.

В пустых коридорах слышно было, как за дверьми классов что-то гулко и неразборчиво говорили учителя, сверкали навощённые полы, портреты отличников учёбы провожали нас строгими взглядами.

Задыхаясь, мы добежали до пионерской комнаты.

Пионерская комната была закрыта.

Коля изо всех сил затряс дверь.

— Эх, закрыто!.. Что же делать?

— Может, в окно влезть?

— В окно? Что же, получится, что мы воры?

— А в дверь? Тоже ведь воры.

— Эх! — сказал Коля отчаянно. — Воры так воры! В окно так в окно!

И мы помчались на улицу, в школьный двор, куда выходило окно пионерской комнаты. А выходило оно в школьный сад, рядом росли деревья, и не было, к счастью, никого, кто бы мог нас увидеть.

Окно пионерской комнаты тоже оказалось закрыто, зато форточка была распахнута настежь.

Не знаю, как это вышло, до сих пор я ни разу в жизни не лазила в форточку и не знала, как это делается, но только через несколько минут мы с Колей уже стояли посреди пионерской комнаты. Я держала в руках свинью, а Коля дрожащими руками пытался развязать мешок для обуви, который, как назло, не развязывался.

— Ладно, плевать! — сказал Коля. — Понесём так.

И вдруг в этот самый момент — мы окаменели — в дверях кто-то зазвякал ключом и голос старшей пионервожатой Тамары сердито сказал:

— Опять заело, ну что ты будешь делать!

Мы с Колей поглядели друг на друга, потом оба уставились на дверь, потом на форточку, но с места не сдвинулись. Похоже было, что мы оба приросли к полу.

— Ну вот, наконец…

Дверь распахнулась, и вошла Тамара.

Вошла и тоже окаменела.

Теперь в пионерской комнате стояло три каменных изваяния. Можно было подумать, что мы все трое тоже художественные произведения, но только большие, в человеческий рост. На лицах двух произведений был изображён ужас. Лицо третьего, с открытым ртом и вытаращенными глазами, выражало крайнюю степень изумления.

— Гм, — наконец сказала Тамара, закрыв рот. — Синицына, Лыков, как вы сюда попали?

— Да вот… зашли, — сказал Коля.

— Каким образом?

— В окно, — беспечно сказал Коля, только уши его пылали, как два фонаря. — Дверь-то закрыта была…

— Интересно, — с подозрительным и хмурым видом сказала Тамара. — В окно, значит, зашли?.. Ну, Лыков, от тебя я этого не ожидала!.. А что вы, собственно говоря, здесь делаете?

— Мы?.. Смотрим вот это художественное произведение… Вот она смотрит… Она по нему соскучилась.

Я принялась вертеть в руках пластилиновую свинью, делать вид, что ужасно по ней соскучилась. Я даже, кажется, стала гладить её по спине.

— Синицына, положи экспонат на место, испортишь! Сегодня мы отправляем его на районную выставку.

Я подняла голову.

— Тамарочка! — сказала я умоляюще. — Знаешь что, можно я её заберу? Я не хочу, чтобы её отправляли!

— То есть как это заберёшь?!

— Она плохая, понимаешь?