О чём поют воды Салгира

Звуки струились с небесных высот,
Слышалась песня святая.
Духов спустился с луны хоровод,
Призрака тень окружая.

Музыка, музыка… Звуки лились,

В сердце так сладостно пели…
Молча тяжёлые мысли взвились
И в пустоту улетели.

Стало так ясно, так радостно вновь.

Жизнь пробудилась живая.
Вот она снова вернулась — Любовь,
Вот она — страсть молодая?

Тени, луна, полуно

чный покой,Песнь отдалённой свирели…
В жарких объятиях нежных с тобой
Слышу я нежные трели…

3. «Музыка смолкла, и снова…»

Музыка смолкла, и снова
В сердце сомненья вошли.
Замерло нежное слово
Где-то в туманной дали.

Призрак холодный угрюмо,

Молча стоял предо мной.
В сердце таилися думы,
Полные мрачной тоской.

Горе души одинокой

Призрак понять не сумел,
Крылья расправил широко,
Вместе с мечтой улетел.

…Было ль то просто желанье

Или жестокий обман,
Или мольбы и мечтанья
В сердце открывшихся ран?..

29 — 06 — 1920. Симферополь

Запись от 23 апреля / 6 мая 1920 г. Симферополь

Мы живем на самой окраине города, в «уезде». Кварталом ниже нас проходит линия железной дороги, а за нею степь. В степи еврейское кладбище, у стены которого расстреливают. Вокруг Симферополя тянутся небольшие горы. С начала Бетлинговской виден южный берег, Чатыр-Даг и другие высокие горы. На нашей улице есть мечеть — такая прелестная, квадратная, маленькая, с очаровательным минаретом, такая изящная, славная! В девять часов утра и вечером с минарета кричит мулла. А газетчик кричит: «Телеграмма! Телеграмма! Занятие нами Одессы!»… А мои золотые часы всё ещё лежат в комиссионной конторе.

Не в замученный, полуразрушенный Харьков я хочу вернуться, а в такой, каким я его покинула, чтобы громкое «Чайковская, 16», не произносилось с трепетом и позором[5], чтобы не на виселице увидела я тех, кого так страстно хочу я видеть, и не в морозную ночь, а в ликующий майский день. О, Боже, это только мечта. Слишком это хорошо для мира! Мир полон страданий, разочарований, печалей, люди не умеют жить. О, если б кто-нибудь открыл тайну жизни, для чего она дана людям, какая её цель!

Запись от 21 апреля / 4 мая 1920 г

Сегодня мне исполнилось 14 лет. Мамочка угостила меня какао, а Папа-Коля подарил общую тетрадь для дневника, а вечером собираемся идти куда-нибудь, в театр или в кинематограф. А мне ничего не хочется. Не так я думала провести этот день. В прошлом году этот день прошёл очень незаметно, все забыли о нём. Это было как раз в то время, когда нас Саенко выселял с Чайковской. Тогда я думала, что на будущий год в этот день я соберу девочек и… Воздушные замки! А теперь никакой театр меня не прельщает.

Хочу в Харьков! Хочу радостных известий… слишком многого. От всей души желаю себе счастья, на четырнадцатый год моей жизни, больше, гораздо больше, чем в прошлом. Желаю вдохновенья, бодрого настроения, надежды и веры. Хочу, чтобы на день моих именин произошёл какой-нибудь политический переворот (к лучшему, конечно). Побольше вдохновенья хочу! Сегодня я уже написала одно глупое стихотворение с длинными строчками, какое-то расплывчатое, неясное.

Запись от 22 апреля / 5 мая 1920 г

Вчера мы были в театре. Шла пьеса Джером-Джерома «Мисс Гоббс», весело было. А на душе не весело. Тоска, тоска. Что же может быть причиной моей хандры накануне таких больших политических событий? Хочется остаться одной, чтобы всецело отдаться своим думам. А думы… О ком же ещё могут быть мои думы? О Колчаке. О нём, только о нём.

Запись от 25 апреля / 8 мая 1920 г

«Лихим безвременьем овеяна,
Неисчислимых бед полна,
Ты вся костьми сынов усеяна,
Страданьем гордая страна…»

Я думаю, когда Богданов писал эти стихи, он не думал, что Россия будет когда-нибудь в таком жалком состоянии. Что великая Русь, второе государство в мире, будет в Крыму. Только в Крыму вся «единая, великая, неделимая» нашла себе убежище.

Запись от 22 мая / 4 июня 1920 г