На наш взгляд, основополагающее для понимания посыла трактата представление о мироздании как живом, а не «бездушном» и мёртвом теле более отвечает именно переводу «чувство», поэтому был избран вариант «О чувстве, [заключённом, живущем] в вещах, и о магии», где причастный оборот подчеркивает второе возможное значение латинского генитива. Допустим даже верный по смыслу вариант без родительных падежей: «О том, что вещи чувствуют [способны чувствовать, ощущать], и о магии».
Особого внимания заслуживает титульный лист первого, франкфуртского издания трактата Кампанеллы, который мы приводим. Гравюру на нём с изображением Солнца вверху, колокола, на котором помещена звезда с семью лучами, внизу, и двух пальм по бокам, исследователи интерпретировали по-разному [Lerner 2000].
Одно, не утратившее значения, лежащее на поверхности толкование этой гравюры, принадлежит Антонио Бруерсу (1887–1954), публицисту и философу католического толка, в послевоенное время известному своими музыковедческими трудами. Опубликовавший в 1925 г. первое критическое издание трактата на итальянском языке, Бруерс обратил внимание на то, что колокол внизу – вероятная аллюзия на фамилию Кампанеллы (по-итальянски
Британский историк искусства и специалист по наследию французского художника Николя Пуссена (1594–1665), Энтони Блант (1907–1983) пытался соотносить эту гравюру с эскизами к картине Пуссена «Рождение Вакха» (1657), на которой изображено готовое выглянуть из-за грота водных богинь Наяд солнце. Деревья на гроте Наяд, по Бланту, отсылают к пальмам на гравюре как символы земного мира, одушевляемого Солнцем как мировой душой. Вольная параллель Бланта, интерпретирующего гравюру франкфуртского издания с помощью эстетики позднего Пуссена, фактически лишённая оснований (нет доказательств того, что Пуссен вдохновлялся книгой 1620 г.), вызвала массу нареканий.
Мишель-Пьер Лернер вспоминает, что в главе 14-й III-й книги трактата растения наделяются чувством и «взаимным притяжением»: «на пальмах разнополые соцветия друг к другу склоняются и целуются». Образ влекущихся друг к другу разнополых пальм, встречающийся ещё в «Истории растений» Теофраста и «Естественной истории» Плиния, ставший вставным сюжетом в эллинистическом романе «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия, играл большую роль в европейской космологии и философии. Лернер вспоминает, что его можно найти, среди прочего, в одном из писем псевдо-Феофилакта Симокатты, помещённых в латинском издании его работ 1509 г., переведённых Николаем Коперником с греческого, и в любовной поэме «Эридан» главы Неаполитанской академии, гуманиста Джованни Понтано (1429–1503), а также в «Тайнописи» Пьерио Валериано (14771558) и «Разгадывании растений» Джаммбатисты делла Порты (1535–1615), не раз упоминаемого Кампанеллой. Сюжет для символической картины, художник и гравёр которой, насколько нам известно, до сих пор не установлен, задумывалась именно Тобиасом Адами, который:
Пытаясь понять смысл, вложенный в образ обвитых виноградными лозами пальм, Лернер, не отвергая старую точку зрения Бруерса, обращается к берущей начало ещё в античности собственно земледельческой и винодельческой практике совместной посадки виноградников и деревьев, особенно вязов, служащих лозам для закрепления. Сравним слова самого Кампанеллы из той же главы трактата:
К этому же символу «дружбы» лозы и дерева восходит и логотип знаменитого издательского дома Эльзевиров (1617–1712, и с 1880 г. по настоящее время), созданный Исааком Эльзевиром (1596–1651) как раз в 1620 г., когда во Франкфурте был опубликован впервые трактат Кампанеллы.