О декабристах

Трудность положения увеличивалась еще и тем, что небольшие средства, которыми располагала княгиня Мария Николаевна поступали чрезвычайно неаккуратно, задержки происходили и в Петербурге при высылке, и на месте, в канцеляриях губернатора и коменданта. На руки отпускалось очень мало; к сожалению, не могу наизусть сказать, во сколько определялась сумма тою расчетной книгой, которая была выдана княгини с предписанием "предъявлять оную по первому требованию".

Существенную перемену в материальном быте Марии Николаевны внесло поселение ее в остроге. Уже давно страдала она от мысли, что не разделяет с мужем тяготы заключения.

{86} Если она воздерживалась от шагов в этом направлении, то потому, что опасалась после острога уже утратить возможность вернуться в Россию и, таким образом, должна будет отказаться от свидания с сыном. Но со смертью Николеньки это соображение отпадало. Отпадал и последний аргумент в руках ее семьи: родители и сестры теперь знали, что она уже не вернется. Все помыслы ее теперь сосредоточивались на том, чтобы получить разрешение поселиться с мужем. Она обратилась за помощью к отцу. Есть ответное письмо из которого видно, что он хлопочет, но столь же ясно сквозит и то, что ему вовсе не так хочется, чтобы просьба дочери была уважена. Но Мария Николаевна работала и с другого конца, - она просила свекровь поддержать ее просьбу. Долго пришлось ей ждать. Тем временем в 1828 году сняли с государственных преступников кандалы...

Но вот, наконец, письмо от старой княгини из Царского Села: она читала ее письмо Государю, и Государь ответил, что просьба ее будет исполнена, как только камера Сергея это дозволит. Кто знает придворную жизнь, тот знает, как подобные шаги трудны, как они были в особенности трудны в те времена. Кто знает отношение Николая I к декабристам, тот знает, как должно было быть страшно подойти к нему с заступничеством за тех, кого он хотел забыть и о ком помнил до последнего дня своего. Дело казалось безнадежным. Царствующая особы очень любят оказывать милость на светлом безоблачном пути своего шествия по красному сукну предначертанных событий, но они очень не любят, когда на этом пути встает и останавливает их внимание и нарушает установленность настроений и отношений что-нибудь такое, что они желали предать забвению и что заявляет о своем {87} существовании наперекор их желаниям. И, однако, княгине Александре Николаевне удалось исхлопотать то, о чем так слезно молила Мария Николаевна. Осенью 1830г. ссыльные были переведены в Петровский завод, в выстроенный для них огромный каземат. Сюда въехала и княгиня Мария Николаевна, чтобы разделить с мужем камеру № 54.

У меня была маленькая акварель, изображавшая эту камеру. Бревенчатые перегородки в одном углу обиты темно-синей материей, занавеской, привезенной из Петербурга; у одной стены диван, перед ним круглый стол; у другой стены клавикорды, конечно, те самые, которые Зинаида приказала подвязать к кибитке; за клавикордами княгиня Мария Николаевна с той же типичной прической; около клавикордов, прислонясь к стене, Сергей Григорьевич в арестантском халате. Над диваном портрет Николая Николаевича Раевского, над клавикордами на стене маленькие портреты, медальоны, миниатюры; многие из этих портретов, несмотря на мелкий размер, легко можно узнать; они впоследствии вернулись из Сибири и висели у меня в "Музее декабристов" и в моей комнат, когда у меня был "музей", когда у меня была комната ...

Это изображение камеры № 54 интересно тем, что сделано до пробития окна, что последовало лишь через год после вселения заключенных по совместному прошению жен начальнику III Отделения графу Бенкендорфу. Я долго не знал, чьей работы эта акварель. Но в феврале 1917 года, будучи в Крыму, я посетил в Симферополе дочь декабриста Юшневского. Я предупредил о своем приходе; она ждала меня, окруженная портретами, альбомами, вещицами и портфелями со множеством рисунков ее отца. Я сейчас же узнал, кто автор рисунка, изображающего камеру № 54. Незабвенный вечер!

{88} Из этой ветоши - сколько живого благоухания. И где теперь вся эта ценность, что ей принадлежала? И где она сама?

Там же, в пятнадцати верстах от Симферополя, застал я доживающую в своем Потемкинском имении Елизавету Сергеевну Давыдову, дочь декабриста Трубецкого, вышедшую за сына декабриста Давыдова. Она была очень стара, с совершенно ослабевшей памятью, но тоже окружена портретами, рисунками. Навстречу этим изображениям поднимались из ее меркнувшего сознания имена людей, местностей... Так, накануне мартовской революции, среди пробуждающейся картины крымской весны, перед картинами сибирской ночи догорали последние проблески далекого прошлого ...