Равным образом это относится и к искусству. Самый процесс творчества, самый процесс новых бесчисленных комбинаций звуков, красок, слов, чувствований, идей будет продолжаться и в будущем. Искусство не только явится таким образом частью продукции, так сказать, наводящей последний лоск на производимые вещи, оно еще будет своеобразной игрой высшего порядка, игрой, быть может, напоминающей шахматную игру, только бесконечно более сложной и так же, как и шахматная игра, не только дающей наслаждение самим процессом творчества и комбинаций, но и растящей наши так называемые духовные способности.
В нынешнем обществе искусство также играет, с одной стороны, роль украшающего жизнь начала (вещи и непосредственные процессы быта), а с другой стороны, роль идеологии. В этой второй своей роли в нынешнее время искусство часто приобретает несколько искаженный характер. Первым искажением является подчинение искусства не общечеловеческим, а классовым целям.
В тех случаях, когда цели класса совпадают с выгодами всего общества для данного времени, это искажение мало заметно. Таково искусство так называемых здоровых эпох, таково в особенности зарождающееся пролетарское искусство. Но когда цели класса, наложившего свою печать на данное искусство, расходятся с интересами человеческих масс и общественного прогресса, искусство приобретает болезненные черты и может возбуждать в стороннике человеческого прогресса (в особенности в коммунисте нынешнего времени) чувство враждебное, граничащее с отвращением, только еще возрастающим от разных формальных совершенств этого чуждого и вредного искусства.
Затем многократно марксистскими критиками отмечались эпохи, когда носительница искусства — интеллигенция (например, интеллигенция передовой буржуазии) не могла никак реализовать своих идеалов в действительности и уходила поэтому в мечту, делая зачастую эту мечту перлом и целью существования, возвеличивая ее над жизнью и тем самым придавая ей мистические, абстрактные черты.
Наконец, отмечу еще третью болезнь искусства в докоммунистические времена. Богатые и праздные классы, потерявшие в большей или меньшей мере свои подлинные жизненные цели и паразитирующие на обществе, окружают себя роскошью, в первую очередь художественной роскошью, бессодержательной, манерной, часто вымученной в соответствии с социальной нелепостью всего быта таких паразитарных классов.
Еще можно встретить людей, которые эти черты искусства принимают за основные его черты и поэтому доходят даже до совершенно нелепой мысли об исчезновении искусства как идеологии в коммунистическом будущем.
Искусство, говорят они, останется только искусством устроения вещей. Не может существовать ни искусства убеждающего, потрясающего, ни искусства мечты, ни искусства чистой роскоши. Все это принадлежит миру господствующих классов и будет смыто чуть что не пуританской волной пролетарской общественности.
Конечно, построение это поспешно и неверно. Во-первых, искусство как идеология не должно обязательно быть классовым. Энгельс говорил о скачке из царства необходимости в царство свободы, когда законы экономического материализма рухнут, когда человек перестанет действовать под давлением хозяйственной базы общества. Марксизм же учит, что все социальные явления происходят именно в результате импульсов, исходящих из хозяйства. Что же, надо ли предположить, что вся общественная жизнь остановится после такого скачка? Нет, она будет продолжать развиваться, хотя хозяйственный момент в ней займет подчиненную роль. Так же точно обстоит дело и с теорией классовой борьбы. Классовая борьба является двигателем в тот мучительный, в конце концов предварительный период человеческой истории, к концу которого мы подходим, а дальше потянется цивилизация на много веков, в которой с борьбой классов и государством так же мало будет общего, как у нашей культуры с бумерангом и костью, вставленной в переносицу. От этого, однако, разнообразие общественной жизни нисколько не уменьшится. Не уменьшится своеобразная борьба научно-философских направлений, стиля жизни, различного подхода ко всем проблемам, из которых иные только тогда возникнут, так что мы о них и представления никакого иметь не можем. И искусство как такая форма выражения определенных эмоций идейного содержания, которая рассчитана на наиболее могучее заражение окружающих, конечно, будет играть роль и тогда, по крайней мере на то обозреваемое время, пока под влиянием растущей культуры человечество не уходит настолько далеко от нынешних форм существования, что, так сказать, теряется из нашего вида.