О дивный новый мир

– А ты прежде попробуй, потом говори.

– Я пробовала.

– Ну, скольких ты перепробовала? – Фанни пожала насмешливо плечиком – Одного, двух?

– Несколько десятков. Но эффекта никакого.

– Пробуй не покладая рук, – назидательно сказала Фанни. Но было видно, что в ней уже поколебалась вера в этот рецепт.– Без усердия ничего нельзя достичь.

– Усердие усердием, но я…

– Выбрось его из мыслей.

– Не могу.

– А ты сому принимай.

– Принимаю.

– Ну и продолжай принимать.

– Но в промежутках он не перестает мне нравиться. И не перестанет никогда.

– Что ж, если так, – сказала Фанни решительно, – тогда просто-напросто пойди и возьми его. Все равно, хочет он или не хочет.

– Но если бы ты знала, какой он ужасающий чудак!

– Тем более необходима с ним твердость.

– Легко тебе говорить.

– Знать ничего не знай. Действуй. – Голос у Фанни звучал теперь фанфарно, словно у лекторши из ФСЖМ[54], проводящей вечернюю беседу с двенадцатилетними бетаминусовичками. – Да, действуй, и безотлагательно. Сейчас.

– Боязно мне, – сказала Ленайна.

– Прими сперва таблетку сомы – и все дела. Ну, я пошла мыться. – Подхватив мохнатую простыню, Фанни зашагала к кабинкам.

В дверь позвонили, и Дикарь вскочил и бросился открывать, он решил наконец сказать Гельмгольцу, что любит Ленайну, и теперь ему уж не терпелось.

– Я предчувствовал, что ты придешь, – воскликнул он, распахивая дверь.

На пороге, в белом, ацетатного атласа матросском костюме и в круглой белой шапочке, кокетливо сдвинутой на левое ухо, стояла Ленайна.

Дикарь так и ахнул, точно его ударили с размаха.

Полграмма сомы оказалось Ленайне достаточно, что бы позабыть колебанья и страхи.

– Здравствуй, Джон, – сказала она с улыбкой и прошла в комнату.

Машинально закрыл он дверь и пошел следом. Ленайна села. Наступило длинное молчание.

– Ты вроде бы не рад мне, Джон, – сказала наконец Ленайна.

– Не рад? – В глазах Джона выразился упрек; он вдруг упал перед ней на колени, благоговейно поцеловал ей руку. – Не рад? О, если бы вы только знали, – прошептал он и, набравшись духу, взглянул ей в лицо. – О восхитительнейшая Ленайна, достойная самого дорогого, что в мире есть. – (Она улыбнулась, обдав его нежностью) – О, вы так совершенны (приоткрыв губы, она стала наклоняться к нему), так совершенны и так несравненны (ближе, ближе); чтобы создать вас, у земных созданий взято все лучшее (еще ближе). – Дикарь внезапно поднялся с колен – Вот почему, – сказал он, отворачивая лицо, – я хотел сперва совершить что-нибудь… Показать то есть, что достоин вас. То есть я всегда останусь недостоин. Но хоть показать, что не совсем уж… Свершить что-нибудь.

– А зачем это необходимо… – начала и не кончила Ленайна. В голосе ее прозвучала раздраженная нотка. Когда наклоняешься, тянешься губами ближе, ближе, а вдруг дуралей партнер вскакивает и ты как бы проваливаешься в пустоту, то поневоле возьмет досада, хотя в крови твоей и циркулирует полграмма сомы.

– В Мальпаисе, – путано бормотал Дикарь, – надо принести шкуру горного льва, кугуара. Когда сватаешься то есть. Или волчью.

– В Англии нет львов, – сказала Ленайна почти резко.

– Да если б и были, – неожиданно проговорил Дикарь с брезгливым возмущением, – то их бы с вертопланов, наверное, стреляли, газом бы травили. Не так бы я сражался со львом, Ленайна. – Расправив плечи, расхрабрившись, он повернулся к Ленайне и увидел на лице у нее досаду и непонимание. – Я что угодно совершу, – продолжал он в замешательстве, все больше путаясь. – Только прикажите. Среди забав бывают и такие, где нужен тяжкий труд. Но оттого они лишь слаще. Вот и я бы. Прикажи вы только, я полы бы мел.

– Но на это существуют пылесосы, – сказала недоуменно Ленайна. – Мести полы нет необходимости.

– Необходимости-то нет. Но низменная служба бывает благородно исполнима. Вот и я хотел бы исполнить благородно.

– Но раз у нас есть пылесосы…

– Не в том же дело.

– И есть эпсилон-полукретины, чтобы пылесосить, – продолжала Ленайна, – то зачем это тебе, ну зачем?

– Зачем? Но для вас, Ленайна. Чтобы показать вам, что я…

– И какое отношение имеют пылесосы ко львам?..

– Показать, как сильно…

– Или львы к нашей встрече?.. – Она раздражалась все больше.

– …как вы мне дороги, Ленайна, – выговорил он с мукой в голосе.

Волна радости затопила Ленайну, волна румянца залила ей щеки.

– Ты признаешься мне в любви, Джон?

– Но мне еще не полагалось признаваться, – вскричал Джон, чуть ли не ломая себе руки. – Прежде следовало… Слушайте, Ленайна, в Мальпаисе влюбленные вступают в брак.

– Во что вступают? – Ленайна опять уже начинала сердиться: что это он мелет?

– Навсегда. Дают клятву жить вместе навек.

– Что за бредовая мысль! – Ленайна не шутя была шокирована.

– «Пускай увянет внешняя краса, но обновлять в уме любимый облик быстрей, чем он ветшает»[55].

– Что такое?

– И Шекспир ведь учит: «Не развяжи девичьего узла до совершения святых обрядов во всей торжественной их полноте…»[56]