О дивный новый мир. Остров

Уиллу пришлось признать, что он имеет и об этом весьма смутное представление.

— Сказать вам правду, — продолжал Ранга, и смех прорвался сквозь напускную маску педантизма, — я на самом деле знаю об этом едва ли больше вас. Тантра — необъятное понятие, и по большей части, как я догадываюсь, оно состоит из древнего вздора и суеверий, в которые нам нет нужды вдаваться. Но в основе лежит твердое и разумное основание. Если вы тантрист, вы не отвергаете внешний мир и не отрицаете его ценности, не пытаетесь погрузиться в нирвану, укрывшись от реальной жизни, как поступают представители Южной школы. Нет, вы принимаете мир, но используете его. Применяете все, что делаете в нем, все, что с вами происходит, все, что вы видите и слышите, осязаете и пробуете на вкус с единственной целью — освободить свою личность из тюрьмы собственной ограниченности.

— Звучит привлекательно, — заметил Уилл тоном сдержанного скептицизма. — Но все это разговоры.

— Нет, за этим стоит гораздо большее. И как раз здесь заключается разница между вашей философией и нашей. — Юный педантизм сменился на столь же юный пыл прозелита. — Западные философы, причем даже лучшие из них, всегда не более чем великолепные мастера излагать свои мысли. Восточные мудрецы очень часто плохие ораторы и писатели, но это не имеет значения. Не в словах заключен смысл. Их философия прагматична и применима в жизни. Она подобна философии современной физики — только совершаемые операции чисто физиологические, а результаты трансцендентальны. Ваши метафизики, скажем, объясняют природу человека и вселенной, но не дают своим сторонникам возможности проверить свои объяснения на практике. Когда же мы делаем некое заявление, то прикладываем список упражнений для проверки достоверности того, о чем мы говорим. Например, «Тат Твам Ази» («Ты есть То» — то есть в тебе заключен Бог) — в этом заключен сам дух нашей философии. «Тат Твам Ази», — повторил он. — Звучит как метафизический постулат, но на самом деле имеется в виду психологический опыт и упражнения, путем которых подобный опыт может пережить каждый. Они описаны нашими философами. И любой, кто найдет в себе достаточно сил и желания проделать эти упражнения, может на себе проверить справедливость тезиса «Тат Твам Ази». Подобные упражнения называют то йогой, то дхьяной, то дзен, а в некоторых особых обстоятельствах — майтхуной.

— И это возвращает нас к изначальному вопросу. Что такое майтхуна?

— Быть может, лучше спросить об этом Радху?

Уилл повернулся к маленькой медсестре:

— Так что это?

— Майтхуна, — ответила она серьезно, — это йога любви.

— Священная или общедоступная?

— Не вижу разницы.

— В том-то и дело, — вставил реплику Ранга. — Когда занимаешься майтхуной, банальное становится сакральным.

— «Buddhatvan yoshidyonisansritan», — процитировала девушка.

— К черту ваш санскрит! Что это значит?

— Как бы ты перевел Buddhatvan, Ранга?

— Буддоподобие, Буддообразие. Познание бога.

Радха кивнула и снова повернулась к Уиллу:

— Это значит, что Буддоподобие заключено в yoni[107].

— В йони?

Уилл вспомнил, как покупал маленькие каменные эмблемы Вечной Женственности на сувениры девушкам в офисе у горбатого уличного торговца в Бенаресе. Восемь анн за черную йони, двенадцать — за еще более священный образ йони-лингам.

— В буквальном смысле в йони? — спросил он. — Или только метафорически?

— Что за нелепый вопрос! — сказала маленькая медсестра и рассмеялась звонко и безыскусно в искреннем изумлении. — Неужели, по вашему мнению, мы занимаемся любовью метафорически? «Buddhatvan yoshidyonianaritan», — повторила она. — Смысл не может быть более буквальным и более точным.

— Вы слышали что-нибудь об общине Онеида? — спросил теперь Ранга.

Уилл кивнул. У него был знакомый американский историк, который специализировался на общинах девятнадцатого века.

— Но почему она известна вам? — спросил он.

— Потому что упоминается во всех наших учебниках прикладной философии. В основе своей майтхуна — это то же самое, что члены Онеиды называли Мужской Сдержанностью. А они следовали римским католикам с их coitus reservatus[108].

— Reservatus, — повторила юная медсестра, — это всегда меня смешит. Представляю себе молодого человека с его резервом.

На щеках снова появились ямочки, и сверкнула белозубая улыбка.

— Не глупи! — строго оборвал ее Ранга. — Мы говорим о серьезных вещах.

Она изобразила раскаяние. Но все же reservatus казалось ей очень забавным словом.

— Короче говоря, — заключил Уилл, — тот же контроль над рождаемостью, но без средств контрацепции.

— Но это далеко не все, — продолжал Ранга. — Майтхуна — это и нечто большее. Нечто гораздо более важное. — Педантичный студент снова дал о себе знать. — Вспомните, — он говорил очень серьезно, — один из моментов, о котором много писал Фрейд.

— Какой именно? Их очень много.