О дивный новый мир. Остров

Поднялись несколько рук. Он указал на маленькую девочку в синей юбке и с ожерельем из раковин на шее, сидевшую в первом ряду.

— Расскажи нам о нем, Амийа.

Преодолевая явный дефект речи, Амийа начала.

— Махакашьяпа, — сказала она, — был единштвенным учеником Будды, котолый понял, о чем он говолил.

— А о чем говорил Будда?

— Он ничего не говолил. Поэтому они и не понимали его.

— А Махакасьяпа понял его слова, хотя он ни о чем не говорил, верно?

Девочка кивнула. Именно так и было.

— Они думали, что он шобилался плочитать им плоповедь, — сказала она. — Но он не шобилался этого делать. Он лишь взял цветок и поднял его ввелх, чтобы каждый мог его видеть.

— В этом и заключалась его проповедь! — выкрикнул маленький мальчик в желтой набедренной повязке, который беспокойно ерзал на стуле, до такой степени ему хотелось поделиться тем, что он знал.

— Но никто не мог понять, в чем смысл такой плоповеди. Кроме Махакашьяпы.

— И что же Махакасьяпа сказал, когда Будда поднял цветок?

— Ничего! — с триумфом воскликнул непоседливый мальчонка в желтой набедренной повязке.

— Он плошто улыбнулшя, — продолжила Амийа. — И так показал Будде: я понял, что ты имел в виду. И Будда улыбнулшя ему в ответ. И они плодолжали потом шидеть там, улыбаяшь шнова и шнова.

— Очень хорошо, — сказал учитель. — А теперь, — повернулся он к мальчику в желтой повязке, — объясни нам, что, по-твоему, понял Махакасьяпа.

Возникла пауза. Затем совершенно упавший духом ребенок помотал головой.

— Я не знаю, — едва слышно пробормотал он.

— Кто-нибудь может нам это объяснить?

Тут же посыпались предположения. Возможно, он понял, что люди устали от проповедей — даже из уст самого Будды. А может, ему просто нравились цветы так же, как и самому Воплощению Сострадания. Или это был белый цветок, напомнивший о Ясном Свете. Или же голубой — цвета, олицетворявшего Шиву.

— Очень интересные варианты, — сказал учитель. — Особенно первый. Проповеди действительно бывают очень скучными. Причем скучнее всего — самому проповеднику. Но остается вопрос. Если один из вас правильно указал на то, что понял Махакасьяпа, когда Будда поднял цветок, почему же он не выразил свое понимание в словах?

— Быть может, он не умел холошо говолить?

— Нет, он был прекрасным оратором.

— Наверное, у него горло болело.

— Если бы он болел, то едва ли улыбался бы так счастливо.

— Так объясните же нам сами! — раздался тонкий возглас из задних рядов.

— Да, да, объясните нам, — поддержали его еще несколько голосов.

Учитель покачал головой:

— Если даже Махакасьяпа и сам Воплощение Сострадания не могли облечь этого в словесную форму, то как смогу я? Но давайте еще раз приглядимся к диаграммам на доске. Публичные слова, более или менее публичные события, а наряду с этим люди с их сугубо личными центрами боли и удовольствия. Сугубо и полностью личными? — задал он явно риторический вопрос. — Но быть может, говорить так не совсем правильно? Возможно, что все-таки существует некий способ связи между этими кругами — но не такой, с помощью которого я общаюсь сейчас с вами. Не с помощью слов, а напрямую. И не об этом ли заговорил Будда, когда его безмолвная цветочная проповедь закончилась? «Я обладаю сокровищем безошибочного учения, — сказал он ученикам, — чудодейственное Познание Нирваны, истинную форму, форму как таковой не имеющую, не выражаемую никакими словами, учение, которое даешь и получаешь вне всяких доктрин. Именно это я сейчас передал Махакасьяпе».

И, снова взяв кусочек мела, он вывел на доске не совсем ровный эллипс, включивший в себя все прежние изображения на доске — маленькие кружки, обозначавшие людей, квадрат для событий и второй квадрат, созданный для слов и символов.

— Все в отдельности, — сказал он, — но одновременно составляет единое целое. Люди, происшествия, слова — все это проявления Сознания, Сущности, Вечной Пустоты. Именно таким был смысл действий Будды, понятый Махакасьяпой: ты не можешь рассуждать об этом учении. Ты можешь только стать им. Вы лучше поймете концепцию сами, когда придет момент вашей инициации.

— Нам настало время уходить, — прошептала директор школы. А потом, когда они закрыли за собой дверь и снова оказались в коридоре, добавила: — Мы используем одинаковый подход и к преподаванию других наук, начиная с ботаники.

— Почему именно с ботаники?

— Потому что с ее помощью легче всего объяснить все, о чем говорилось только что, — ту же историю с Махакасьяпой.

— И это служит для вас отправной точкой?

— Нет, в качестве отправной точки мы используем самые прозаические учебники. Детям даются очевидные, элементарные факты, тщательно разложенные по полочкам. Ботаника в чистом виде — вот первая стадия. На это уходит от шести до семи недель. После чего они посвящают целое утро тому, что мы окрестили «наведением мостов». Два с половиной часа мы даем им, чтобы соотнести весь изученный прежде материал с искусством, языком, религией, самопознанием.

— Ботаника и самопознание… Как можно навести мост между ними?