О дивный новый мир. Слепец в Газе [Авторский сборник]

– Мне п-пришлось б-бежать, – объяснил он, – ф-физически устраниться на б-безопасное расстояние. П-потому что я н-не был сп-пособен к-к-к… – «контролировать» у него не получилось, и он удовольствовался менее выразительным словом, – управлять с-собственной в-волей. Стыдно быть слабым, – закончил Брайан.

Энтони кивнул. Слабым в том, чтобы решиться на поцелуй, и не менее слабым, когда дело дошло до прерывания того, что совершилось по общему согласию – хоть и было чем-то большим, чем просто слабость, чем-то положительным, развратной пирушкой в ситуации глупой, опасной, неуместной.

– Н-но если знаешь, что н-не м-можешь это п-побороть, – говорил Брайан, – я считаю, что лучше уйти в с-сторону. Лучше, чем вп-путаться в неизбежную п-передрягу.

– Да, я согласен, – процедил Энтони, удивляясь, почему он не поддался своему порыву и не вышел в Кенделе.

– И н-не т-только впутаться с-самому, н-но и впутать других. – Повисла длинная тишина, и затем медленно и усердно Брайан принялся объяснять, что самым великолепным, самым прекрасным в Джоан была ее естественность. Она была сильна, как сама природа, и так же непредсказуема; она была добра, как природа, щедра и до глубины души невинна. Она обладала всеми качествами летнего пейзажа, цветущего дерева, водоплавающей птицы, что летает, вся сверкающая и с горящими глазами, между камышей. Эта естественность и была тем, что он так любил в ней, потому что она так разительно отличалась от его собственной скрупулезности и рационализма. Но та же естественность делала для Джоан невозможным понимание, почему он считал ее присутствие таким опасным, почему он чувствовал необходимость держаться от нее подальше. Ей было неприятно оттого, что он удерживал себя от этого, она считала, что это происходит потому, что он ее не любит, в то время как на самом деле…

На самом деле, говорил себе Энтони, находя некоторое утешение, вновь будившее в нем чувство превосходства и насмешливый цинизм, она жаждала поцелуев, и при первой ласке все ее тело с содроганием протестовало против запрета, наложенного на «это».

– Н-на самом д-деле, – с усердием выговаривал Брайан, – я люблю ее б-больше, чем всегда. Н-несоизмеримо больше. – Он секунду помолчал, затем продолжал, глядя на Энтони: – Н-но что мне д-делать?

Все еще охваченный высокомерным презрением, Энтони грубость молчаливого ответа счел еще одной победой, столь, однако, недолгой, как и легкой. Первая мысль его сменилась беспокойным осознанием того, что он поставлен перед выбором: или сказать Брайану, что произошло между ним и Джоан, или дать еще один успокоительный и уклончивый ответ на его вопрос, отложив разглашение правды на потом. Но такой успокоительный ответ был бы чудовищно лживым, и когда бы он наконец решился сказать Брайану правду, то тот навсегда бы запомнил именно эту ложь и непременно использовал бы ее против Энтони при первом удобном случае. Но сказать правду теперь же, в этом конкретном контексте, было бы особенно болезненно, и болезненно, продолжал думать он, не только для него самого, но также, помимо всего прочего, для Брайана. После всего, что Брайан сказал в этот вечер, выдать обыкновенный отчет того, что случилось, было бы чрезмерной жестокостью и преднамеренным оскорблением.

Глава 44

21 сентября 1934 г.