О дивный Новый Свет!

Когда мы вышли из дома, солнце уже клонилось к закату – засиделись мы, однако, у гостеприимного бывшего пирата… На столе у огнища стояла каменная ступка с какой-то массой, которую каменным же пестиком старательно толкла Сара. Обернувшись к нам, она улыбнулась; выглядела она при этом сногсшибательно – точеная фигурка, высокая упругая грудь, горделивая осанка… Лицо было чуть широким, но черты лица – скорее европейскими, курносый носик, карие большие глаза изумительной формы, длинные ресницы… Одета она была в шелковое платье, немного выцветшее, весьма простого фасона, но очень выгодно оттеняющее ее достоинства. Я вспомнил про шелк, захваченный на манильском галеоне – материал, скорее всего, оттуда, а шила, наверное, Мэри. Девушка была столь хороша, что мне пришлось напомнить себе, что ей всего пятнадцать лет.

– Здравствуй еще раз, Сара, – я чуть склонил голову.

– А вы что, уже уходите?

– Мы хотели бы попрощаться с тобой и твоей мамой.

– Мама ушла в лес за желудями – видите, там дубовая роща. Алекс, так ведь вас зовут, да?

– Именно так.

– А вы женаты?

– Был, – невесело улыбнулся я. – Теперь уже нет. А что?

– Да нет, так просто спросила, – и она засмеялась переливчатым смехом и посмотрела так, как будто рублем подарила, да не теперешним российским, а старым, серебряным, имперским; такие были еще в родительской коллекции, а один, с профилем Петра Первого, висел на стене в рамочке.

– Скажите, Сара, а как вы здесь живете?

– Работы всегда хватает. To готовим, то убираем, то рыбу ловим, то воду несем, то желуди собираем, то новую одежду шьем… А папа лес рубит, по дому все чинит, мастерит мебель, посуду, удочки… А еще он меня читать и писать научил, и много чему другому. Мама же учит меня шить, готовить, желуди собирать. Вот только по воскресеньям мы отдыхаем – так в Библии написано. С утра папа читает молитвы в часовне, а потом мы или гулять ходим, или на лодочке вокруг острова – не дальше, там нас не любят, могут и убить. А когда вода немного прогревается, то и купаемся помаленьку, не здесь, а с той стороны, на отмели, там теплее.

– Но сегодня же воскресенье.

– Готовить еду и собирать желуди можно и в день отдыха – так мама с папой порешили. Ведь сказано, что не человек для субботы, а суббота для человека.

– А гости у вас бывают?

– На моей памяти вы – первые. Мивоки нас не жалуют, всех белых они теперь считают убийцами. Другие индейцы нас тем более не привечают, ведь мама – из мивоков. Конечно, когда дядя Нед был жив, он все время проводил с нами, только спал в своем доме. Но какой он был гость?

– А что вы готовите?

– Желуди. Мы их собираем, очищаем, обжариваем и варим из них суп. Или делаем пюре. Вам сегодня понравилось?

– Понравилось, – откровенно признался я, – было очень вкусно.

– Меня мама научила, ведь желуди – самая любимая еда ее народа. А на рассвете я наловлю рыбы – тогда она лучше всего клюет. Приезжайте завтра, мы с мамой приготовим что-нибудь эдакое, как на Рождество или Пасху. Папе всегда очень нравится.

– Завтра вы обедаете у нас, мы уже договорились с твоим папой. Надеемся, что и мы сможем вас чем-нибудь удивить.

И я поцеловал ей руку. Ребята уже сидели в лодке и ждали только меня, поэтому я поклонился и пошел к мосткам.

Сара улыбнулась, сделала книксен (кто ее, интересно, научил?), и снова занялась своими желудями.

– Ну, ты даешь, – рассмеялся Володя, когда я присоединился к своим. – Не успел познакомиться с хроноаборигенкой, и уже глазки ей строишь. Хоть и молодой, да, видно, из ранних…

8. Как много девушек хороших…

Вернувшись на теплоход, мы зашли на мостик и избавились от бронежилетов и оружия, а, выходя, столкнулись с Алевтиной Ивановной. Лет ей было, наверное, сорок-сорок пять. Она ранее была замужем за офицером из той же части, что и Володя, и работала главным поваром в офицерской столовой в военном городке. После распада СССР, муж ее бросил и укатил на родную Украину, к которой он вдруг воспылал патриотическими чувствами и решил, что с супругой-«кацапкой» и такими же дочерями ему не по пути. Саму же часть расформировали, и она осталась с двумя дочками без средств к существованию.

Узнав об этом, Володя взял ее к себе, а затем сделал главой корабельного сервиса, потому что, как он говорил: «я ей доверяю целиком и полностью, как самому себе». Алевтина Ивановна боготворила шефа, а другие ее побаивались – все, кроме меня. Ко мне она относилась по-матерински, разрешила называть себя "просто Алей", и то и дело мне рассказывала, какие ее дочери красавицы и умницы, и что, когда я приеду в Москву, то она обязательно меня с ними познакомит. Наряду с капитаном, только она из всего экипажа участвовала в «Совете в Филях».

Сейчас у нее были абсолютно нетипичные круги под глазами, просвечивающие сквозь слой косметики – не иначе как плакала, когда поняла, что больше своих дочерей не увидит. Но держалась она молодцом, и голос у нее был бодрый:

– Владимир Николаевич, за время вашего отсутствие никаких ЧП не произошло. В час дня мы всех накормили обедом.