О духовной жизни современной Америки

Слышу, поет Америка, разные песни я слышу:
Поют рабочие, каждый свою песню, сильную и зазывную.
Плотник — свою, измеряя брус или балку,
Каменщик — свою, готовя утром рабочее место или покидая его ввечеру,
Лодочник — свою, звучащую с его лодки, матросы свою — с палубы
кораблей,
Сапожник поет, сидя на кожаном табурете, шляпник — стоя перед шляпной
болванкой,
Поет лесоруб, поет пахарь, направляясь чем свет на поля, или в полдень,
или кончив работу,
А чудесная песня матери, или молодой жены, или девушки за шитьем
или стиркой, —
Каждый поет свое, присущее только ему,
Днем — дневные песни звучат, а вечером — голоса молодых, крепких
парней,
Распевающих хором свои звонкие, бодрые песни.

(Перевод И. Кашкина)

В этом стихотворении, в котором размер выдерживает все что угодно, все терпит, а строки растягиваются, словно резинка, он забыл, что надо прислушаться еще и к пению седельщиков и трамвайных кондукторов, а также директоров. Если бы какой-нибудь певец демократии у нас на родине вздумал сочинить такое стихотворение, будь то про сапожника, который «поет, сидя на кожаном табурете», или же про шляпника, который «поет, стоя перед шляпной болванкой», а затем принес бы это стихотворение в газету или же в редакцию детского журнала, то, полагаю, его спросили бы, нельзя ли пощупать у него пульс, или, может, предложили бы певцу стакан воды, а уж если бы он стал клясться, что не спятил, то уж, во всяком случае, подумали бы, что он любитель отменно грубых шуток.

Уолт Уитмен — лирически настроенный американец, и в этом качестве он — явление уникальное. Он мало начитан, а может, вообще ничего не читал, а еще меньше пережил. Жизнь его чрезвычайно бедна событиями. В 1819 году он родился. Когда ему было двадцать лет, ему изменила невеста. В годы войны Севера с Югом он служил в армии братом милосердия. В 1868 году его уволили из департамента внутренних дел, но впоследствии приняли снова. В 1873 году умерла его мать, и, по его словам, одновременно что-то умерло в его душе. Такова вкратце сказка его жизни. Кроме «Листьев травы» он написал и опубликовал немногое, в том числе «Памятные дни» и «Демократические дали», однако эти работы никак не приумножили его литературной славы. Имя Уитмена всегда вспоминают лишь в связи с «Листьями травы» — его публицистику никто не читает, да ее и невозможно читать.

Родиться бы ему в культурной стране и получить интеллигентное воспитание — может, он стал бы своего рода маленьким Вагнером, натура он впечатлительная и музыкальная, но, коль скоро он родился в Америке, на краю света, где все только орут «ура» и где единственным желанным даром считается торгашеский дар, он обречен был стать неудачником, какой-то помесью первобытного человека с современным. «В нашей стране, — говорит американский писатель Натаниел Готорн, — нет тени, нет покоя, нет тайны, нет идеальности, нет огня, нет и старости, однако, чтобы произрастать, поэзия, как плющ, вьющийся по стенам, цветы и розы, растущие в камне, не может обойтись без руин». К исконной, врожденной примитивности натуры Уитмена добавилось его пристрастие к сравнительно примитивному чтению: наивысшее поэтическое наслаждение он, к примеру, испытывал при чтении Библии, что наверняка больше усиливало его дикарские склонности, нежели тормозило их. Всюду в его стихах ощущаются библейские интонации и идеи; близость его поэзии к библейской местами настолько очевидна, что можно лишь восхититься проникновенностью, с какой он освоил такую древнюю поэтическую форму. В стихотворении «Песня Отвечателя» он изъясняется следующим образом:

Юноша приходит ко мне с поручением от своего брата,
Откуда юноше знать сроки и истинность своего брата?
Скажите тому, чтобы дал мне знамения.
И я становлюсь лицом к лицу с юношей, и беру его правую руку в мою
левую и его левую в мою правую,
И отвечаю за его брата и за людей, я отвечаю за того, кто отвечает за всех
и дает мне знамения…

(Перевод А. Сергеева)