О Джеке Лондоне

О ДЖЕКЕ ЛОНДОНЕ

Очерк

I

Джек Лондон, быть может, наиболее читаемый писатель нашего времени, и не только читаемый. Он наиболее созвучен нашей эпохе. Это тот тип, которого она ищет.

Социалистическое движение, подготовляющее будущий мир, организованный и устойчивый мир людей, которые снова будут знать, чего они хотят, — социализм привлекал этого писателя. Но Джек Лондон был социалистом в особом смысле этого слова.

Социалистическое движение трансформируется в области психики своеобразно. Оно создает свой психологический тип. Оно устанавливает сумму качеств, которые являются идеалом личности. С этой точки зрения миросозерцание, программы, с одной стороны, и психологический тип — с другой, могут не совпадать. Еще несколько лет тому назад, когда у нас искали в классической литературе репертуара, созвучного революционной эпохе, как часто повторялось имя Клейста и в особенности название его трагедии «Принц Гомбургский». Казалось бы, что созвучного в этом произведении, в этой идеализации «великого курфюрста», в этом восторженном культе зарождающейся прусской монархии и ее солдатчины, что общего в политических идеалах Клейста с коммунистическим движением? И тем не-менее выдвигавшие эту трагедию были в значительной степени правы. Она овеяна духом коллективизма, проникнута его пафосом, непреложной верой в то, что в конфликте между личностью и коллективом интересы первой ничтожны и жалки, растворяются в грандиозности коллективных интересов. Эта трагедия была нужна нам для озарения настроений, в которых развертывалась наша собственная борьба, и значение ее не умалялось тем фактом, что торжество коллективного духа во времена «великого курфюрста» служило целям и задачам, нам чуждым, далеким от нашего сознания. Цели были различны, но методы в борьбе сближали героев и мучеников борьбы, были сходны в несходных эпохах страсти и усилия.

Именно в этом смысле Джек Лондон великий социалист. Правда, мы знаем, что он был членом социалистической партии, но знаем также, что он наивно возлагал надежды на парламент, на количественный рост этой партии в палате. В конце концов он глубоко почувствовал мещанский дух американского соглашательного социализма, когда ближе присмотрелся к нему. Когда за несколько месяцев до своей смерти он вышел из партии, он уходил с сознанием, что «их» радикализму грош цена. «Я думал, — писал он, — что рабочий класс своей борьбой, своей непримиримостью, своим отказом идти на соглашение с врагами сможет освободить себя. Но так как последние годы все социалистические направления в Соединенных Штатах стали миролюбивыми и компромиссными, мое сознание отказывается санкционировать дальнейшее мое пребывание в партии». Он ушел, потому что свобода воли и независимость не могут быть подарены или вверены расам или классам. «Если расы и классы не способны восстать и силой своего ума и своих мускулов вырвать у мира свободу, независимость и волю, они никогда не получат этих великолепных вещей. И даже если эти великолепные вещи будут им любезно преподнесены на серебряном подносе высшими индивидуальностями, то они не будут знать, что им делать с этими вещами, они не сумеют воспользоваться ими и будут тем, чем они были в прошлом — низшими расами и низшими классами».

В этих словах вся сущность его мироощущения и его отношения к величайшему движению нашего времени. Джек Лондон не столько постигал экономическую сущность и политическую роль социализма, сколько принял тот тип человека, который нужен социализму для его осуществления. Социализм, как конечная цель, маячил где-то вдали, идеализировался как будущее общество, как раса могучих и сильных людей. Но социализм как стимул борьбы, как долгая война переходного времени, как источник происхождения суровых людей, не ведающих сантиментальности, противостоящих современной расслабленности, шатаниям интеллигентской мысли, колебаниям, дряблости и жалостливости, — этот социализм был усвоен Джеком Лондоном.

II

Можно сказать, что он любил средство больше цели. Мало того, он из этого средства сделал свою цель. Он прославил битвы, отодвинув куда-то в тень те цели, во имя которых эти битвы велись. Он был тем горьковским соколом, который сражался в бескрайнем небе без всяких целей, движущим стимулом которого был девиз: «О, счастье битвы!» Сам того не сознавая, он был, в сущности, глубочайшим выражением заратустровского идеала.