О, этот вьюноша летучий!

Почти все зная о литературных, музыкальных и даже кулинарных пристрастиях Аксенова, мы до удивления мало осведомлены о его киновкусах. Тут на помощь к нам спешат мемуаристы: оказывается, Аксенов высоко ценил «Строгого юношу» Роома, любил, естественно, Феллини, одобрял Формана (экранизировавшего тот самый «Рэгтайм» Доктороу, который Аксенов переводил на русский). В принципе же – синефилом Аксенов не был, предпочитая любым визуальным искусствам собственное воображение. Сценарии Аксенова, конечно, не для кино в обычном смысле слова, но они для киноманов, которые легко представят все описанное – и подивятся точности реплик, изяществу интриги, виртуозному подбору лейтмотивов. Раз сценарии Аксенова не подходят современному кино – тем хуже для него, тем лучше для тех, кому для осуществления самой фантастической мечты достаточно сосредоточиться, а в крайнем случае немного выпить.

Дмитрий Быков.

…Пока безумствует мечта сценарий приключенческого фильма

В сценарии использованы стихи Александра Блока

Москва

…Лопушиное приволье. Царевококшайск – тишайшая родина. На зеленом холме, над обширными далями за вечерним чайным столом идиллически расположилось провинциальное общество.

Молодой рыжий попик, лучась благостью и мечтательностью, читает вирши собственного сочинения:

Ах, лазурные угодия!
Ах, жемчужные луга!
Вот уж символ плодородия,
Уж родные берега!

Какое же, однако же, блаженство же! И все вокруг сытное и сладкое – барышни, оладьи, душистый чай!

Захлопали аплодисменты, и девы зашлись в восторге.

– Ах, отец Илья, какое чудо! Неужто ваше сочинение? Ваше преподобие! С ума сойти!

В вечернем воздухе среди кустов сирени как дивно мелодичны девичьи голоса! Благодушествует за чайным столом и местный пристав, и глава семейства сивоусый железнодорожный мастер Четверкин.

Есть, однако, некоторая малая странность в идиллической картине: самовар, венчающий стол, имеет хитрое шестикрановое устройство и самодвижущийся сапог на трубе. Да по соседству на том же лопушином холму под дощатым навесом непрерывно крутятся с тихими звуками замысловатые круги разной величины. Следует сказать, что мужчины из-за чайных блюдец нет-нет да взглянут на замысловатое устройство: пристав с неодобрением, Четверкин с удовольствием.

Едва лишь затихли девичьи аплодисменты, как раздвинулась бузина и к столу приблизилась главная дама города госпожа Бружжанская в прогрессивном пенсне и с папиросой. Она положила тяжелую руку на плечо о. Ильи и произнесла глухо и с чувством:

– Вижу стихи ваши, Джулиус, в петербургском альманахе. Читайте еще!

О. Илья охотно перевернул страничку и запел было:

Золотая нива,
Розовый туман… —

как вдруг меж купами высоких деревьев появилось в вечернем глубоком небе нечто совершенно немыслимое – белый планер-змей и в нем болтающий длинными ногами человек.

Полет планера-змея нелеп и неуклюж. Участники чаепития раскрыли рты, но не успело их изумление превратиться в ужас, как аппарат рассыпался, а летун – это, разумеется, герой нашего рассказа Юрочка Четверкин – грохнулся на стол прямо к подножию самовара.

– Маманя, чаю, – прошептал вьюноша, перед тем как потерять сознание.

Босая нога крутанула один из шести кранов. Пар, взрыв, кипяток! Идиллия за несколько мгновений разбросана по холму, и лишь продолжают свое странное движение непонятные колеса под навесом.

– Это все ваша, Четверкин, наследственная крамольная страсть к винтикам! – погрозил пристав отцу. – К винтикам, колесикам, веревочкам! И вот плоды!

И вот они – плоды: залепленный пластырями, забинтованный юноша лежит в постели. За открытым окном, за кисейными занавесками весенняя прозрачная ночь. Даль весенней ночи, и там, за купами деревьев, Россия, Европа и океан. Юноша не спит, проблескивают в сумерках его глаза.

Порыв ветра взметнул занавески, и юноша скользнул в окно. В свободном парении он летит над своей тихой родиной.

ТИТРЫ

Песня или музыкальная тема юности и полета

титры кончаются

Прозрачное, прохладное, пронзенное золотыми шпилями небо Санкт-Петербурга. Белая ночь. Тишина.

В пустоте появляется движущаяся точка, в безмолвии возникает стрекочущий звук.

В глубине кадра раздумчивый и отчужденный голос Поэта читает стихи:

Летун отпущен на свободу,
Качнув две лопасти свои.
Как чудище морское в воду.
Скользнул в воздушные струи…

Прямо на нас летит двуплан системы Фарман, немыслимая для современного глаза летательная конструкция из парусины и тонких металлических трубок.

Свесив ноги в желтых крагах, впереди на самом кончике сидит молодой пилот. За его спиной ненадежно вращается пропеллер.