О, этот вьюноша летучий!

– Воры! Шакалы! – прокричал Прянников и попытался отбросить Силуэта, но вдруг почувствовал себя совершенно бессильным в стальном зажиме и был потрясен этим бессилием.

Шумок с компанией тут же «подгребли» – пошкодничать, поиздеваться над «седым фером», которого так с ходу «вырубил» Силуэт.

– Аут! – рявкнул на них Силуэт, а сам, пьяный, холодный и страшноватый, продолжал шептать в лицо Прянникову. – Воры, говоришь? А ты кто? Кто твоя папочка-мамочка?

Тут он получил затрещину. Это подбежала Гражина и, не раздумывая, атаковала обидчика. Изумленный Силуэт разжал тиски. Гражина схватила за руку Прянникова и потащила в мотель. Вслед им хохотали Шумок со своей сворой. Силуэт, покачиваясь, пошел в темноту и исчез. Две девчонки, Кларка и Ларка, побежали за ним, но он взял только Ларку, а Кларке велел «отвалить». Потом они исчезли.

Гражина тащила Прянникова по коридору к своему номеру.

На пути их встала монументальная «дежурная по этажу».

– Сто четырнадцатый номер! Гостей после двенадцати не разрешается!

– Это не гость! – отчаянно сказала Гражина.

– Сейчас из пикета вызову, – сказала дежурная, но почему-то чуть потише и не так грозно, как первую фразу: быть может, лица мужчины и женщины ее чем-то поразили.

– Это мой любимый, – сказала Гражина. – Поймите, пожалуйста.

Дежурная вдруг отступила, пропустила их и села к своему столу.

– Когда по-человечески просят, мы все понимаем, – ворчала она. – Любимый, так и есть – любимый, а не гость.

Перекресток. Разгар рабочего дня. Капитан Ермаков сидит за столом в своем «аквариуме». Пьет чай, угощает заезжего гостя, инструктора автошколы Самохина.

– Автомобиль, Самохин, – это что такое?

Усмехается Самохин – ему ли уж не знать!

– Автомобиль, товарищ капитан, это источник повышенной опасности.

– Верно, – кивнул Ермаков. – Но, кроме того, автомобиль частично одушевленное существо, потому что в него вложен человеческий гений.

Лейтенант Валько после этих слов рот раскрыл, а Самохин чуть со стула не упал.

– Это дело мне надо записать, товарищ капитан. Разрешите, запишу…

Самохин вытащил карандаш и записную книжку, а Ермаков продолжал, прихлебывая чаек, как бы рассуждать сам с собой:

– Современный легковой автомобиль очень чутко все улавливает от водителя. Это, конечно, между прочим. Раньше в деревнях плавать учили – пацана с лодки сбросят и плыви. Между прочим, если водитель в себе не уверен, автомобиль тоже в себе неуверен, и наоборот. Говорю – между прочим. Получается двойной источник повышенной опасности. Валько, согласен? А мы вот здесь, товарищ Самохин, примитивную статистику провели, и получилось на нашем участке за месяц из двенадцати аварий владельцев личного транспорта семеро ваши, товарищ Самохин, ученики-свежачки… Все четко. Это, между прочим, хотелось бы выяснить…

– Что в него вложено, товарищ капитан? – деловито спросил Самохин, как будто и не слышал последних слов, а, дескать, занят был записыванием ермаковской цитаты.

– Человеческий гений, – спокойно и любезно напомнил Ермаков.

Дальнейшее развитие эпизода показало, что инструктора Самохина с небольшой, конечно, натяжкой, можно считать удачливым человеком.

В «аквариум» поднялся мрачный младший лейтенант Лева Чеботарев и, козырнув, доложил Ермакову:

– Извините, товарищ капитан, я Силуэта задержал. Опять на красный свет проехал.

– Почему «извините»? Почему мне докладываете? – вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, разъярился Ермаков. – Не могли сами разобраться?

– Извините, товарищ капитан. – Лева Чеботарев мучительно покраснел от невысказанности.

Ермаков надел фуражку и мрачный – желваки по скулам – вылетел из поста.

Машина Силуэта, между прочим, точно такой же голубой «ЗИЛ-130», в погоне за которым он так отличился, стояла у обочины, недалеко от поста. Ермаков обошел ее вокруг и увидел Вику. Тот сидел на подножке, курил сигару. Экий, видите ли, любитель гаванских сигар! Косо глянул на приближающегося капитана, буркнул «привет» и отвернулся.

– Послушай, Вика, сколько же можно… – капитан начал строго, но тут же осекся, когда Силуэт театральным жестом протянул ему техталон.

– Давай, коли дыру и без разговору. Я и Левке говорил – коли дыру! Чего он слинял?

– Слушай, Вика, мы тут в маленьком городе живем. Все знают про наши отношения, – тихо сказал Ермаков.

– А я к тебе в родственники не лезу! – вдруг заорал Силуэт и вскочил с подножки. – Мне такого папочки не надо!

Теперь он стоял перед Ермаковым, сжав кулаки, дрожа от ярости.

А капитан смотрел на него с грустным удивлением: он и не предполагал, что вызывает у кого-то на свете такую горючую ненависть.

– Виктор, Виктор, успокойся… – проговорил он.

– Ты сука, лягашник, спишь с моей матерью – спи! Но только в дом к нам не лезь! Понял? А если я тебя у нас увижу, то…

– Что тогда, Виктор?

Ярость, ненависть и неназванное еще какое-то дикое чувство захлестнули глаза Силуэту, но кулак его точно пришелся по скуле капитану.

С удивлением он увидел, что капитан, как стоял, так и стоит пред ним. Ярость его улетучилась, и, может быть, даже появился страх, но он продолжал себя накачивать, по-блатному шипел, наступал, скрипел зубами.