Со времен Аристотеля мы встречаемся в политике с трудностью именно в определении понятия “водораздел”. Мы обнаруживаем, к своему удивлению, что Александр Гумбольдт недооценивал способность гор выступать в роли водоразделяющей и устанавливающей границу силы, считая возможным соединение каналом Атлантики и Тихого океана в девяти местах, в то время как обладающая великолепным слухом североамериканская политика вследствие своих возможностей в будущем окончательно [с.165]
положила руку лишь на два (Панама, Никарагуа), готовясь к дальнейшим планам (вопрос об Атрато).Кто уже наблюдал на практике проведение границ в горах, а именно в регионах с большим пространством вне Европы, вполне представляет, как мало на самом деле знают о Земле — в том объеме, который для ученых, занятых поиском задач будущего, имеет нечто почти утешительное, но для политической науки — постыдное. В Гималаях, на меридиональных руслах рек между Индией и Китаем, в районе Яблонового хребта (Забайкалье) и Станового хребта (Восточная Сибирь), в южноамериканских пограничных полосах еще скрыты проблемы, в сравнении с которыми покажется вполне безобидной проведенная в никуда разделительная линия папы Александра VI
, отторгавшая Филиппины на 300 лет от их естественного жизненного пространства и от их принадлежности к истинному календарю, а Бразилию — от остальной Латинской Америки. Пограничный спор между Чили и Аргентиной с его поистине соломоновым решением благодаря сэру Томасу Холдичу был испытанием этого. Еще многие другие проблемы кроются, например, в установлении границы в проливе Хуан-де-Фука, где непосредственно на расстоянии двух с половиной тысяч километров континентальный рубеж научного хладнокровия наталкивается на резко детализированные вопросы доступа к побережью, или в вопросе об инфильтрации на Дунае, который показывает, как природа посредством постоянных отводов от агрессивной системы крупной реки с глубоко размытым основанием непрерывно принуждает к изменениям более слабую, с высоко расположенным течением сточных желобов даже там, где они не создают условия для человеческих жизненных форм.Особая тема — психологическая привлекательность для народов окраинных плато в качестве границ, которые на одной стороне часто тянутся как отграничивающие горизонт горы (сопки на Амуре, Декан, Вогезы на равнине Рейна!) и запечатлелись в душе народа как готовый, признанный рубеж, а на другой действуют лишь как соблазн, как бы разыгрывая медленную сцену незаметного подъема в доступные окраины, с которых направляется легкий, заманчивый, снизу трудно запрещаемый спуск в раскинувшиеся перед жадными взорами богатые долины. Так действовала граница в Вогезах на стоявших на ее высоте французов
, что не осознали до конца на немецкой стороне. Так действует проницательный взгляд на Пекин с гор за рекой Нонни, а также с южных склонов Альп на ландшафт долины По — “тучную ломбардскую равнину”, которая уже в воззвании [с.166] Наполеона I к Итальянской армии играет столь возбуждающую роль.Правильно признав опасность такого искушения, Третья Италия весьма настойчиво ратовала на Севере за теорию водоразделов, прокладывая рискованную границу от Изонцо вверх в необжитое, от предгорий Южного Тироля на Бреннер и Мальзерхайде, и желая проложить ее и дальше на Запад. Уже из воспоминаний Бабура, великого покорителя Делийской империи Моголов
, мы знаем, сколь опасный соблазн возбуждает у бедных, но воинственных горцев созерцание сверху, с пограничных вершин долины Инда, и еще третья Афганская война, восстание в Вазиристане показали, что с такими психологическими склонностями на границе не следует шутить. В равной мере это относится и к истории Месопотамии и вечным набегам горных племен в Двуречье. И дальше к востоку, в Гималаях, история показывает, впрочем менее массовые, проникновения монгольских народов в индийское предполье с плоскогорий, так что убедительное завершающее воздействие мощного белого вала, каким он представляется, скажем, из Дарджилинга или Симлы, односторонне; не следует забывать, что еще в середине XIX в. даже целый пограничный вал (Непал, Сикким, Бутан, Бхопал) платил дань китайцам, как Бирма, Сиам и весь Индокитай, и еще совсем недавно одной влиятельной личности — сэру Уильяму Бердвуду при посещении им границы китайцы доказывали свое право на Бамо и Иравади как свободные гавани Teng Yuen.Право и жизнь — тот, кто до сих пор прислушивался к нам, не должен никогда забывать это — именно на границе находятся в беспрестанной борьбе. Это вряд ли обнаруживается в какой-нибудь правовой области лучше, чем в области права высокогорного выпаса, которое, без сомнения, иногда входит как ископаемое (Fossil) в современную структуру общения в Альпах, Пиренеях, Вогезах, еще властно вдается в индийские, африканские, азиатские границы областей (полевые межи).