О геополитике. Работы разных лет

То, в каком необычном образе, в колониально-политическом свете, предстала в жизни важная идея о совместно управляемой Еврафрике (как это я сам пережил начиная с 29 сентября 1938 г.[1026] до ноябрьских дней того же года, кульминацией чего была конференция по Африке в Риме, где я участвовал), остается в данном направлении важным исходным пунктом. На этой конференции, проходившей с 3 по 12 октября (куда были приглашены европейские «авторитеты», наделенные весьма важными на их усмотрение культурно-политическими полномочиями), всплыла возможность воссоздать в пределах наших бывших африканских колониальных владений связную, почти сопоставимую по размерам западноафриканскую колониальную империю.

Напротив, Англия и Франция были явно готовы к тому, чтобы начать территориальные спекуляции и несколько изменить свои первоначальные предложения об устранении неудобств и помех, пока, разумеется, мы не будем удовлетворены. В итоге возможности оказались неиспользованными. Мы знаем, что еще раньше был момент, когда разумный и дальновидный французский премьер-министр – действительно хороший европеец[1027] в отличие от тех, кто себя так называл, не будучи таковым, – выразил готовность возвратить все вырванные Францией у немцев колониальные владения в Африке в обмен на постоянный мир и прочные гарантии на Рейне, которые в течение ряда лет фюрер щедро предоставлял Франции как реальные[1028]. Однако помехой тогда было лишь британское своекорыстие. Позднее это установит более определенно и обстоятельно колониальная история мира, назвав имена виновных.

Многим памятно утверждение английского журнала «New Statesman and Nation», будто немецкая геополитика обслуживается неким инструментом, заимствованным ею у английского империализма. Через несколько дней они получат нужный ответ, который подтвердит: у нас была лишь убежденность, что в обширном арсенале, предложенном английским и французским колониальным империализмом, имелись хорошие инструменты, какими могли с таким же успехом воспользоваться и не владеющие пространством, и нищие. Нас обвиняют, будто мы вынашивали зловещие замыслы, поддерживая движения за широкое самоопределение, натравливали цветные культурные народы против их «законных» хозяев в Индии и Индокитае и, основываясь на идеях англичанина Макиндера, внушали миру, что связь между нынешними державами «оси» – Германией—Россией—Японией – якобы единственная возможность неоспоримо противостоять британо-американской силе, приверженной методам «политики анаконды». Когда за четыре недели до [второй мировой] войны один известный журналист – представитель держав Запада, высказал мне такой упрек, я возразил, что любой, кто подвергается сильному воздействию тактики «анаконды» со стороны государств, которые еще со времени Американской войны за независимость твердят о методах «анаконды», также имеет право получить помощь в своем противостоянии противнику, стремящемуся к аннексии огромных пространств. Журналист упомянул, что следовало бы говорить не о «блокаде», а о «вале мира». Это евразийское мышление, которое воплощается в политическом пространстве, всем нам предоставляет возможность долговременного расширения жизненного пространства и с некоторых пор будоражит многие умы. То, о чем упомянуто в «New Statesman and Nation», отражено до известной степени и в некоторых моих книгах, в частности в «Dai Ninon» (1913).

Следовательно, прежде чем детально рассуждать о колониальной политике, мы должны уяснить международное положение в целом, его динамику и давление извне. Пора бы меня спросить, почему я не говорю о прежней Германской империи Южных морей, условия существования которой я хорошо знаю, о положении в Цзяочжоу, в Новой Гвинее, откуда путем хищнической эксплуатации выжимают сегодня столь большие ценности.