О геополитике

Если бы рухнул Пенджаб, обрушилось бы и британское господство – “британский радж”, – хотя и до “свараджа” – самоуправления было еще далеко, да и сегодня оно все еще не готово.

В 1888– 1894 гг. мы видим здесь Лансдауна в роли создателя “Корпуса имперской службы”, Элджина, наводящего порядок в Читрале, напряженность в Пенджикенте, продвижение в Памир, набрасывающее русскую тень на границу.

В 1899– 1905 гг. в равной мере осведомленный и в географии и в политике лорд Керзон создает, наконец, два собственных пограничных организма, которые, как он полагал, необходимы Индии на дальних подступах для защиты изнутри: Северо-Западную пограничную провинцию, которой первоначально сопутствовал успех, и временно Восточную Бенгалию с Ассамом, где на восточную часть гималайской границы накатывались волны более поздних и более слабых потоков народов (тайшанские и тибето-бирманские племена в VI в. и в 1228 и 1540 гг., но где за этим стояло давление китайского населения и государственно-правовое притязание, например, на Бхамо, Аракан). На Востоке ввиду внутренних осложнений в Бенгалии лорд Керзон не добился успеха, подобного тому, какой сопутствовал ему на северо-западе; все же по дороге, пройденной Янгхасбендом, Тибет проскользнул в сферу англо-индийского влияния.

[Первая] мировая война и третья Афганская война, последовавшая за ней, вероятно даже вытекающая из ее побуждений на Среднем Востоке, но в характерном для Азии замедленном ритме, показали, в какой мере выросло творение лорда Керзона, выдержав испытания в бурях практики. Уже во время войны произошли беспорядки в Хазаре (120 км восточнее Пешавара на Верхнем Инде, январь 1915 г.), в Малаканде (60 км севернее Пешавара) у Оракзай, у Африди и на границе Курам, а также в Читрале и Вазиристане, позже вылившиеся в настоящее восстание. Все это смогла отразить пограничная провинция в рамках своей оборонительной организации. Это, естественно, оказалось невозможным в третьей Афганской войне, когда при беспорядках в индийском хинтерланде стало необходимым такое объявление [с.220] позиционной обороны, что на границе с Афганистаном вряд ли можно было держать надлежащие, действующие в полевых условиях войска, и 8 августа 1919 г. в Равалпинди был заключен малопочетный мир, возвестивший об окончании длившейся со 2 мая военной кампании. Он полностью освободил Афганистан, несмотря на обременительные уступки, от существовавшей до сих пор опеки над его внешней политикой и вывел его из пояса индийского гласиса между Тибетом – Кашмиром – Читралом на севере и Келатом на западе.

Разлады внутри пограничной организации, а также между ней и правительством в Симле, которые в большой степени несут вину за неблагоприятный исход ведшейся с давних времен наиважнейшей пограничной войны на северо-западной индийской границе, раскрыл Артур Мур (“Lessons of Afghan war” – “Уроки афганской войны”, Пешавар 7 апреля 1922 г.). Об этом же писала “Таймс” 4 мая 1922 г.: лорд Рэдинг мудро и предусмотрительно провел государственный корабль через бурные воды во время смуты. Его умелые действия и личная осведомленность, умение ориентироваться в ландшафтах, которые со времен арийцев, Александра [Македонского], Махмуда Газневида, Тимура, Бабура, Надир-шаха считаются воротами Индии, будут прославлены. Для знатоков очевидна геополитическая связь этой пограничной конструкции со стабильностью или неустойчивостью Индийской империи, и это делает происходящие там события весьма интересными с политико-географической точки зрения. “Многое изменилось, а горы остаются вечными; теми же остались и тропы, на которые ступали первые завоеватели. Но природные бастионы нужно защищать, и побуждаемые Россией афганцы попытались использовать на них свою силу…” “Наша защита – не одни только горы, но и характер наших отношений с различными племенами горцев – вазирами, афридами, махсудами…” Это и есть признание первостепенного значения осознанной организации границы, как и использование всякой, еще весьма сильной естественной защиты.

Под впечатлением столь естественного пограничного опыта испытанных защитников границы стоит ли, например, географу колебаться между присоединением остатка восточных провинций Пруссии к другим провинциям или же их сохранением любой ценой в некоем собственном пограничном организме, как пограничная провинция Позен [Познань] – Западная Пруссия? При этом всегда будут приноситься экономические жертвы, и их должно нести государство в целом, если оно не хочет закрепить свое увечье.

Весьма характерно, что здесь должно было автоматически произойти разделение занятых урегулированием международной и национальной сторон. Хотя новая провинция имела лишь 312.000 жителей на площади 7.789 кв. км, разведенных в самых широких местах только на 30 км, а в самых узких – на 5-10 км, это была собственная, границу осознающая, границей живущая [с.221] организация, которая все определяла и которую не могут заменить зависимый круг, расчленение.