О героическом энтузиазме

Ступай теснить других, мой злобный рок,
И ревность,

 – прочь из мира уходи ты!Без вое могли б высокий дать урок
Твой светлый облик, о любовь со свитой!

Любовь дает крыло, рок – боль зажег;

Пред ней – я жив, пред ним – лежу убитый;
В нем – смерть, в ней – избавленье от обуз;
Она – опора, он – тяжелый груз.

Но так ли должно о любви сказать?

Она и он не есть ли суть и форма?
И не одна ль дана им власть и норма?

И не одна ли их на мне печать?

Не двое их! Они в единстве дали
Моей судьбе блаженство и печали!

Четыре начала и края двух противоположностей он хочет свести к двум началам и одной противоположности. Поэтому он говорит: ступай теснить других; это значит: довольно тебе, рок мой, так сильно подавлять меня, но так как ты не можешь существовать без своих действий, то направь твое презрение в другую сторону. И прочь из мира уходи ты, ревность; ибо из остающихся двух прочих крайностей одна может заместить ваши чередования и функции, если ты, рок мой, даже будешь только моей любовью, а ты, ревность, не будешь чуждой субстанции его. Остается одна любовь, чтобы лишить меня жизни, сжечь меня, дать мне смерть и кости мои обратить в останки, – и вместе с тем она же вырвет меня у смерти, окрылит меня, оживит и поддержит. После этого два начала и одно противоречие сведутся к одному началу и к одной силе; вот почему и написано. Но так ли должен о любой сказать я? Если этот светлый облик, этот объект является ее владением, то он и представляется владением одной лишь любви, норма любви есть ее собственная норма, отпечаток любви, отразившийся в глубине моего сердца, есть ее собственный отпечаток; оттого-то, говоря о светлом облике, я говорю о любви с ее вездесущей свитой.

Конец первого диалога

Диалог второй Собеседники: Тансилло и Чикада

Т а н с и л л о. Теперь Энтузиаст начинает выказывать свои чувства и раскрывать раны, обозначенные на теле и в субстанции, то есть в существе души. Он говорит:

[9]

Несу любви высоко знамя я!
Надежды – лед, но кипяток – желанья;
Я нем, но голосит гортань моя;
Меня знобят и стужи и пыланья;

На сердце – искры; на душе – рыданья;

Я жив, но мертв, смеясь, но слезы лья;
Везде – вода, но пламя пышет рьяно;
Пред взором – море; в сердце – горн
Вулкана;

Мне люб другой, но только не я сам;

Раскину ль крылья, – все к земле теснится;Взнесу ль все вверх, – и должен внизстремиться.

Все убегает,

 – раз гонюсь я по следам;Кого ни позову, – не отвечает;К кому стремлюсь, – бесследно исчезает.

В связи с этим хочу продолжить то, что недавно говорил тебе и что не нуждается в утомительных доказательствах, ибо оно очевидно, а именно: не существует ничего чистого и без примеси (потому-то некоторые и говорят, что ни одно сложное вещество не есть истинная сущность, подобно тому как составное золото не есть настоящее золото, а смешанное вино не есть чистое и подлинное); далее: все вещи состоят из противоположностей; откуда следует, что результаты наших страстей, вследствие сложности вещей, никогда не имеют в себе некоей приятности без некоторой горечи; напротив, скажу и даже подчеркну еще раз, что если бы в вещах не было горького, то не было бы и приятного. Вот почему утомление ведет к тому, что мы находим удовольствие в отдыхе; а разлука является причиной того, что мы находим наслаждение во встрече; и вообще при исследовании всегда оказывается, что одна противоположность является причиной того, что другая противоположность очень желательна и нравится.

Ч и к а д а. Значит, не существует радости без противоположного ей?

Т а н с и л л о. Конечно, нет, как без противоположного нет и печали; об этом и свидетельствует пифагорейский поэт, когда говорит:

Так вот ждут и боятся, ликуют
и страждут, и неба
Взыскуют, сокрытые тьмой и слепою
темницей.