О годах забывая

— Доктор! Доктор! Вас очень спрашивают! — задыхаясь от спешки, с тревогой окликнула Наташу женщина.

Наташе показалось, что Павлик оживает, приходит в себя. Тут ее еще тревожней и настойчивей окликнули снова. Захватив с собой чемоданчик с инструментами, она вышла из юрты. Жена главного механика — полная, дородная, с гордой, высоко посаженной белокурой головой, с двумя кольцами на безымянном пальце левой руки, взяла Наташу за локоть и повела по улице:

— Тут вас опять спрашивали.

Она с недоверием покачивала головой, говорила, что, мол, этих людей она знать не знает и ведать не ведает.

Наташа еще душой была с Павликом. Поэтому, не слушая ее, ускорила шаги и вошла в темный тихий домик.

Ее взяли за левую руку чьи-то безвольные потные пальцы:

— Идем!

Жена главного механика постояла у парадного, прислушиваясь к удаляющимся шагам и поправляя кольца, опять покачала головой.

XXII

Настораживаясь и ничего не различая в чернильном мраке, Наташа прошла десять ступеней, пролет и еще десять ступеней. Потная рука тянула ее за собой.

Дверь отворилась. На Наташу пахнуло свежим раствором побелки, зажелтел свет керосиновой лампы в глубине пустой комнаты.

Возле окна на козлах, сбитых в виде стола и покрытых газетой, виднелись бутылки с коньяком, мясные и рыбные консервы, ломоть хлеба и банка баклажанной икры. Одна бутылка была пуста, другая почти допита, две другие — открыты, но не начаты. На дне стаканов коричневым цветом чая мерцал коньяк. В углу — ведро с побелкой, пульверизатор, замызганная табуретка, толстая прямоугольная скамья.

— Где больной? — оробев, спросила Наташа, увидев выступившего из мрака «поводыря». Злополучный Курбан поправил галстук.

— Здесь больной! Здесь тяжело больной!

И Наташа чуть не кинулась навстречу пьяному, но долгожданному, неповторимому голосу. Она ступила вперед.

Из-за двери в чесучовом костюме вышел Георгий — плечистый, сильный, красивый. Руки согнуты в локтях, точно он раскинет их для объятия или прижмет к своей груди, прося прощения. Но Георгий ли это? Да, конечно, он стал еще крупнее, массивней.

Он сделал к ней шаг, она — к нему…

— Музыка, туш! — Пьяный Курбан ударил одной консервной банкой о другую. Куски мяса шлепнулись на пол, капли соуса обрызгали чесучовый пиджак, чемоданчик Наташи.

— Кто этот человек? — отступила Наташа, указывая на Курбана.

— Где человек? Какой человек? — отступил и Георгий. — Не обращай внимания!

— Не обращай внимания! — поддержал и Курбан. — Что? Это я — не человек? Что? Не обращай внимания! — и снова, поправив галстук, чуть не сорвал его с шеи. Потом снял его и повесил на дверную ручку.

Пошатываясь, Георгий прошел к столу, вывернул фитиль, лампа зачадила. Налил остатки из бутылки. Не хватало. Долил из другой.

— И этот тяжелобольной — я! — Он смотрел в ее лицо, на первые морщинки у рта, в ее глаза. Мгновение назад Наташа рванулась к нему, но сейчас отстранилась. — Я могу вылечиться при единственном и непременном условии — если мы будем вместе… Хватит! И ребенок у нас — во какой! На большой! И хватит! Довольно разлуки! — Он видел, как, оставаясь неподвижной, она отдаляется, ускользает, исчезает, хотя можно шагнуть, тронуть ее за руку.

Зрение и интуиция не обманывали. Находясь в разлуке, она была ближе к нему. А сейчас — она ощущала, видела это — сейчас между ними возникла пропасть, которая ширилась… А внутренний голос шептал ей: «Ну пусть он пьян, но он просит прощения, он готов вернуться. Что тебе еще? Не об этом ли мечтала?»

— Я встретился сегодня с Игорем, он привет тебе передавал! — Георгий поднял стакан, другой взял Курбан и, пошатываясь, протянул ей.

Она не шевельнулась. «Врет, врет! Никогда Игорь не передавал приветов ни ему, ни мне. Увидеть мог случайно, но привет? Нет, Игоря я знаю. Он прощать не умеет… А надо ли? Возможно ли прощать предательство? Но предательство ли было, если он разлюбил? А может, я так думаю, потому что охладеваю к нему? Совсем недавно я старалась, могла, готова была простить ему все. А теперь?»

Георгий шагнул к ней, взял за руку. Но для нее эта рука была чужой. Огарков почувствовал это. И пальцы его разжались. А сердце стиснуло: почувствовал, что любит Наташу. Любит! Он любит эту женщину так, как никогда никого не любил и не будет любить! И он будет сражаться за нее!

Он снял пиджак и повесил на спинку стула.

— Меня ждет больной! — Она порывалась уйти.

— Тебя жду и дождусь я!

Губы ее полураскрылись так, как бывало, когда она ждала его губ.

— Курбан, закрой дверь, всунь палку.

Курбан исполнил приказание, криво вставив палку в ручку двери.

— Теперь ты моя! Курбан, выпьем за здоровье моей любимой женщины, моей жены! Выпьем! — Они почти прижали ее к стене протянутыми стаканами, из которых выплескивался коньяк.

— Выпьем!

Голос звучал как из небытия. Вот сейчас она очнется, обнимет его, и они будут вместе?.. Навсегда?!

..Павлик метался в бреду. А Наташи все не было. Атахан вышел, не понимая, куда она могла пойти…

На пороге юрты его схватила за рукав жена главного механика. Свет из юрты упал на ее недоуменное, растерянное лицо: