О головах

ДЕВУШКА. Добрым словом можно многого добиться! Нечего смеяться! Почему вы думаете, что от наших слов в нем ничего не дрогнуло?

АБРАХАМ. Вполне возможно, что дрогнуло… Притом несколько раз.

РОБЕРТ (дружески). Будьте добры, оставьте нас в покое. Приходите в другой раз, если желаете. У нас сегодня неотложные дела.

ДЕВУШКА. У нас?! Какая самоуверенность!

ЮНОША (после паузы). Хорошо. Может, мы и уйдем. У нас тоже неотложные дела. (Протягивает Роберту свою визитную карточку.) Вероятно, мы еще встретимся. Нам есть о чем поговорить.

ДЕВУШКА. Конечно, есть. (С достоинством уходят.)

АБРАХАМ. Заходите. Всегда заходите, как только найдете время. (Роберту.) Присаживайся и рассказывай все по порядку. Значит, хочешь возбудить против меня дело? Сначала по поводу своей матери? Ясно. Ведь ты юрист, и у тебя еще не было настоящего процесса, настоящего крупного процесса.

РОБЕРТ. Крупного не было. (Снова воодушевляется.) Но он будет! Такой будет процесс — пальчики оближешь! Вовлеку прессу, радио, телевидение, кино. Ты прославишься, Абрахам. Очень прославишься.

АБРАХАМ. Прости, но что-то твой юмор до меня не доходит. По-моему, главное, чтобы прославился ты.

РОБЕРТ (делается серьезным). Это… это не главное. (Смущенно.) Иногда я думаю, что меня вообще не существует. Я всего лишь щупальце, которым мир посредством закона исследует свое лицо, чтобы стать совершеннее.

АБРАХАМ. Интересная мысль… Я уже слышал нечто подобное… Роберт, а ты подумал о том, что процесс может представлять для тебя опасность? Ведь времена изменились. Сейчас к моим работам стали проявлять большой интерес и самые высшие круги.

РОБЕРТ (самоуверенно). Они могли бы проявить гораздо больший интерес. Этот процесс, вероятно, привлечет большое внимание к биологии. И это внимание полезно для тебя даже в том случае, если я этот процесс проиграю.

АБРАХАМ (заинтересованно). Занятная мысль. Но ведь поражение в этом процессе все же было бы твоим поражением.

РОБЕРТ. Это было бы не столько моим поражением, сколько поражением существующего медицинского кодекса. Это показало бы, что его пора заменить новым. И как можно быстрее! Устаревшие законы не позволяют нам больше четко контролировать вашу работу. Много спорного. (Со злостью.) Создалось неслыханное положение, которое порочит науку.

АБРАХАМ. Какую науку?

РОБЕРТ. Юриспруденцию, разумеется.

АБРАХАМ. Ты считаешь и юриспруденцию наукой?

РОБЕРТ (ничуть не обидевшись). Причем единственной, которой стоит в наше время заниматься. Ты не обиделся?

АБРАХАМ. А я-то боялся, что ты… Ладно. А теперь скажи, зачем ты притащил этот венок с могилы матери?

РОБЕРТ. Это… действительно дурацкий, сентиментальный поступок, но публика любит сантименты и эмоции. Я попросил корреспондентов отснять эту свою акцию. Красивый старт для процесса — не правда ли? «Жребий брошен!» — воскликнул молодой служитель правосудия осквернителям могилы своей матери… Прости, я все не дойду до самого главного! (Вынимает из кармана пачку писем, протягивает их Абрахаму). Они должны для тебя кое-что прояснить.

АБРАХАМ. Мои письма к Мирабилии? Где ты их взял? Какая приятная неожиданность! Да еще перевязаны розовой ленточкой!

РОБЕРТ (улыбается с одобрением). Ты даже не вздрогнул! Хороший тон требует, чтобы ты хотя бы вздрогнул. Ведь это неоспоримые вещественные доказательства.

АБРАХАМ. И даже больше. Прекрасные воспоминания о далеких временах… Все же (перебирает письма) Мирабилия обходилась со своими бумагами крайне небрежно…

РОБЕРТ. Не имеет смысла их рвать. У меня есть заверенные копии.

АБРАХАМ. Может, и копии принесешь мне?

РОБЕРТ. Боже праведный! Твоему спокойствию можно позавидовать. Ведь в конце концов это бумаги, которые доказывают твою вину. Ты был главным виновником этого скандального эксперимента!

АБРАХАМ (искренне). Разумеется, я.

РОБЕРТ. Гм… Да… Но чувство стыда у тебя должно быть… хотя бы передо мной. (Спокойствие Абрахама заставляет его быть немного риторичным.) Научный путь моей матери прервала тюрьма. Ей пришлось идти учительствовать.

АБРАХАМ. Эта профессия подходила ей больше.

РОБЕРТ (задет). Неужели? Конечно, мертвые не могут постоять за себя, но, я думаю, память о них должна быть священна.