О, юность моя!

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

Голос в банном пару звучал глухо, но стихи были прекрасны, и гимназисты зачарованно слушали, хоть и знали их наизусть:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

— Ах, если бы встретить такую женщину! — вздохнул Канаки.

— Таких не встретишь, — прогудел ломающимся баском Юка. — Такие только в стихах.

— А ты откуда знаешь? Кого ты в жизни видел?

— Не видел, а знаю.

— Ну и дурак.

— Есть такие женщины, — сказал Артур. — Не может быть, чтоб их не было. А если их нет, тогда и жить не стоит.

— Но как же все-таки быть с Гринбахом? — спросил Леська, ни к кому не обращаясь.

5

Ослепительно-белая с золотом яхта крымского правителя, стоя в Киленбухте, наблюдала за линией гичек, выстроившихся у противоположного берега. Матрос на мачте держит наготове флажки и ждет команды. Слева у трапа в кожаном кресле восседает председатель директории Крыма Джефер Сейдамет. Вокруг стоят члены правительства, адмиралы Черноморского флота, воинские начальники крымских городов и директора гимназий: евпаторийской, севастопольской, ялтинской, феодосийской, керченской.

Джефер Сейдамет обмахивался платком и нехорошо дышал: несмотря на октябрь, аллах послал зной.

На гичках с огромным нетерпением ожидали сигнала. Бредихин у руля евпаторийской лодки нервно оглядывал своих ребят. Загребными сидели Артур Видакас и Улисс Канаки. Обычно вместо Канаки сидел Бредихин.

Гринбаха не было: он сказался больным, да его, собственно, и не приглашали. Отставили и Сашу Листикова, как хиляка. Но он не растерялся и, приехав в Севастополь на собственные деньги, явился к директору и вручил ему коллекцию сердоликов для Сейдамета. Директор гимназии на борту яхты энергично проталкивался к правителю Крыма.

— Действительный статский советник, директор евпаторийской гимназии Самко!

— Очень приятно.

— Ваше высокопревосходительство! Гимназист седьмого «а» класса Листиков Александр просит передать вам в качестве дара эту коллекцию сердоликов, собранную им в течение последних лет.

— Вот прекрасный поступок ученика! — умиленно сказал Сейдамет.

— Бесспорно, ваше высокопревосходительство!

— Как его фамилия? Э… Цветков?

— Листиков, ваше высокопревосходительство.

— Листиков? Прекрасно.

Раздалась команда: «На воду!»

Матрос просигналил флажками, все повернулись к линии гичек, и Сейдамет забыл о Листикове с его коллекцией. Но благодаря этой коллекции директор остался стоять подле Сейдамета. Так их и сфотографировали. Рядом.

Прогремела новая команда: «Полный вперед!» Матрос опять просигналил — и гички двинулись к яхте. Сначала они шли вровень, как бы соблюдая цепь. Но вот одна стала резко отставать. Самко в тревоге поднял бинокль: «Слава богу, не моя»… Это на керченской лодке обломилось весло: слишком глубоко взяли. Через минуту на другой лодке — ялтинской — гребца «засосало» веслом, и, пока он выкарабкивался, она потеряла в темпе. Остальные три неслись дальше нос к носу. Слышен был уже счет рулевых: «Раз! Раз! Раз!»

Вдруг одна гичка как бы прыгнула вперед.

— Навались! — раздался клич Бредихина.

Теперь впереди всех шла евпаторийская команда. Гребцы напрягались так, что чуть не валились плечами на колени сидящих сзади. Лодка быстро опережала остальные лодки.

— Ваше высокопревосходительство! — прерывисто сказал Самко, утирая платком слезы. Это… это наша… евпаторийская…

— Браво! — похвалил Сейдамет. — Вы образцовый директор. Этот ваш юноша Цветков, и теперь ваша лодка…

А лодка уже настолько приблизилась к яхте, что можно было прочитать надпись на ее носу: «Евпаторийская гимназия». Зеркальный блеск воды вдребезги разбивался о ее белый борт. Она летела совершенно ослепительная и как бы упоенная своей победой. Вот уже отчетливо обрисовалось напряженное Леськино лицо.

— Раз! Раз! Раз! Еще навались! Еще навались! — кричал он истошным хрипом.

— Ваше превосходительство… Гимназист Бредихин, наше высоко… седьмой класс «а».

— Тоже седьмой? Образцово!

— Молодец рулевой! — привычным зыком, точно командуя, загремел один из адмиралов. — Обратите внимание на тактику: сначала он сдерживал своих гребцов, и они шли на одной линии с другими, а потом дал им полную слабину!

— Которая оказалась силой! — сострил Сейдамет.

Окружающие угодливо засмеялись.

— Совершенно справедливо! Именно!

— Удивительно метко сказано.

— Вы слышали? Сила оказалась это… как ее… слабостью!

— Блеск!

— И какая вера в своих ребят! — восхищался адмирал. — Как ясно он представлял себе их превосходство. А ведь это был риск. Бо-ольшой риск! Отличный будет моряк.