О, юность моя!

— Нет.

— Вот симбурдалический! — засмеялась она. — Это же «товарищ Андрей», Дмитрий Ильич Ульянов, родной брат Ленина.

По городу проносился грузовик. На нем стояли красногвардейцы с винтовками. Среди них Гринбах-отец, который кричал прохожим:

— Граждане! Смотрите, что белогвардейцы сделали с товарищем Караевым: они искалечили его и живьем закопали на пляже!

Окруженный черными и серыми рабочими блузами и робами, ярко-белой статуей высился забинтованный с головы до ног труп Караева. Негнущийся, он мчался в объятиях Виктора Груббе. Рядом, опираясь на руку Варвары Немич, стояла мать Караева, пожилая женщина в железных очках. Также член партии.

В тот же день была выпущена траурная листовка. В тот же день по распоряжению Ревкома Евпатория переименована в город Караев. В тот же день на крейсере начался суд над арестованными белогвардейцами.

9

Когда Леська на заре вышел из бани, дед и бабушка, вмазавши в яму котел, сыпали в него каустическую соду; они варили из дельфиновых туш мыло. Хотя оно невыносимо воняло рыбой, его охотно покупали: мыла в городе не было. Леська побежал к вилле. Она безмолвствовала. Сбежал даже Девлетка. Куда делись Булатовы, когда исчезли, никто не знал.

Леська дернул дверь: заперта. Он взобрался на выступ и заглянул в комнату Гульнары. У него замерло в груди, когда он увидел ее узкую постель под голубовато-белым одеялом, сухие дикие травы в стакане на ночном столике, маленький будильник — черный с золотом, на стене теннисную ракетку в чехле из клеенки… Послышались быстрые шаги. Леська соскочил с уступа и увидел встревоженных Артура и Ульку.

— Шокаревы арестованы!

— Старик и Володька!

— Их увезли на крейсер. Там теперь суд.

— Понимаешь, что это значит? В тюрьму матросы не сажают: либо пуля в лоб, либо иди домой.

— Что надо делать? — спросил Леська.

— Надо поехать на крейсер и попытаться их спасти. Пойдем спустим яхту.

— Пошли.

У дачи Видакасов их поджидал Гринбах.

— А я за вами. Слышали? Володька арестован.

— Да, да. Мы решили поехать на «Румынию».

— Ни черта не понимаете в революции! На шаланде поедем, понятно? На шаланде! А гимназические фуражки и шинели долой.

Через полчаса шаланда пошла к «Румынии». Примерно за четверть мили их окутал сложный запах военного корабля: смесь железного нагрева в машинном отделении с едкостью углекислого газа и ароматом флотского борща.

Мальчики дружно гребли.

Вот у борта показался кок и выплеснул в море ведро грязной воды. Потом он исчез. Мальчики гребли. Потом появился матрос, который, спустив на веревке швабру, стал полоскать ее в воде. Затем он вытащил швабру, поглядел на шаланду, но тут же удалился. Через минуту два матроса подвели к борту связанного человека в одном белье.

— Раз-два, взяли!

Деловитым движением они высоко подняли человека и швырнули его в море. На босых ногах висел чугунный колосник. Белый призрак пошел в воду прямолинейно, как гвоздь. Мальчики, не сговариваясь, затабанили. Самый дальний круг, отплывший от казненного, нежно коснулся шаланды.

Гринбах поднялся во весь рост и крикнул:

— Эй, на крейсере!

— Чего тебе?

— Спускай трап!

— А вы кто будете?

Вместо ответа Гринбах скомандовал:

— Полный вперед!

Он стоял в распахнутой тужурке, из-под которой виднелась тельняшка. Это убедило.

— Кто такие? — уже мягче спросил один из матросов.

— Свидетели. Проводите нас в трибунал.

Ульку оставили в шаланде, но он запротестовал: ему было жутко. Пришлось остаться и Артуру. По трапу взошли только Самсон и Леська.

Матрос повел вниз, где крепко и вкусно пахла смолой веревочная дорожка, бежавшая по коридору. Потом, открыв стеклянную дверь, ввел их в кают-компанию.

Группа матросов и кое-кто из евпаторийцев сидели за тремя столами. Матросы были в новеньких шерстяных голландках. Все с красными бантами. Из евпаторийцев гимназисты узнали Демышева, Симу Бай, Петриченко, Полонского.

Перед трибуналом стоял капитан Новицкий. Без кителя. В одной рубахе. Рядом с ним сторож «Виллы роз» старик Рыбалко.

В кают-компании курить не положено, но сейчас курили все. Табак-самсун лежал золотисто-рыжей копной на газете, и каждый брал столько, сколько хотелось.

— Ты самолично видел, как Новицкий убивал Караева? — спросил председательствующий матрос.

— Самолично, уверенно и печально ответил Рыбалко.

— Правду он говорит? — обратился председатель к Новицкому.

— Правду.

— Ну что же, товарищи. Дело ясное. Какой будет приговор?

— Колосник и в воду!

— Кто за?

— Еще имею добавить, — сказал Рыбалко. — Когда уже Караева запихнули в мешок, этот Новицкий ка-ак дасть ему заступом! Ей-богу! Вот вам истинный крест! Я и сейчас слышу… как оно там хрустнуло.

Эта подробность всех потрясла.

— А зачем же вы так? — тихо и страшно спросил председатель Новицкого. — Ведь он и без того был искалеченный.

Новицкий молчал.

— И закопали они его еще живущего, — снова добавил Рыбалко, грустно качая головой.

— Видали зверюгу? — сказал матрос и, глубоко затянувшись, тяжело выдохнул дым из ноздрей. — В топку его!