О, юность моя!

Леська шарахнулся в сторону и вдруг увидел необычайное зрелище: десятки телег, подвод, бричек с отчаянной быстротой неслись с базара по всем дорогам. Мужики, стоя на передках, нахлестывали лошаденок и справа и слева.

— Гайдамаки на станции!

Леська впервые увидел панику. Ничего не понимая, он продолжал идти к базару. На станции гайдамаки? Ну и что же из этого? В сознании Леськи гайдамаки всплыли в ореоле старинной украинской вольницы. Что же тут плохого? Да и мало ли кто бывает на станции! Почему же не быть там гайдамакам?

11

Рынок совершенно опустел. Все в нем было брошено на произвол судьбы. В мясном ряду горделиво глядела баранья голова, погруженная в думу о бренности всего земного, гирляндой висели утки, а телячьи ножки перемешались с малороссийскими колбасами в подпалинах, копчеными и вареными окороками, свиным салом… И на каждом прилавке кучами лежали денежные бумажки. Леська пошел дальше. Молочный ряд сверкал белизной брынзы, желтизной голландских сыров домашнего варева, сияющими стеклянными банками со сметаной. И так же, как и в мясном, на всех прилавках — деньги. Рыбный ряд. Щуки, усатые сомы, селедки в рассоле с их возбуждающим запахом. А соленые огурцы? Маринованные помидоры со стручками зеленого перца? Моченые арбузы? И никого. Ни единой души. Один Леська.

Но вот на базар спокойно въехала одинокая тачанка, запряженная парой вороных. Женщина, правившая лошадьми, остановилась в мясном ряду, поискала глазами то, что ей нужно, соскочила на землю и, не выпуская вожжей, набросала в тачанку несколько окороков. Потом снова взобралась на облучок и тронула свою пару. Проезжая мимо Леськи, она взглянула на него искоса соколиным взглядом и тут же придержала коней.

— Авелла! Наш, евпаторийский?

— Да.

— Давай скорей в тачанку, а то сейчас мужики опомнятся и посчитают тебя за вора. Ну, быстро, быстро! Заснул, что ли, малахольный? Дыши!

Леська послушно вскарабкался на заднее сиденье.

— Тебе куда?

— К театру.

Поехали. Леська стал приглядываться к женщине. Она выглядела необычно: на ней сочно лоснилась новенькая кожаная безрукавка, какие носят белые офицеры, рыжела шерстяная юбка, выгоревшая по швам до белизны, на ногах сапожки с низкими голенищами в байковых отворотах.

— А откуда вы меня знаете? — спросил Леська.

— Я всех ваших знаю. Все ко мне ходили: и Артур, и этот, Листиков, хоть у меня и нет двадцати тысяч.

— А зачем ходили?

— Эх ты, цыпленок! А зачем мальчики к женщине ходят?

Леську опалило пламенем: так с ним еще не разговаривала ни одна женщина.

— А тебя, курносик, я давно заприметила. Все ждала — придет же когда-нибудь. Мой будет.

Она рассмеялась.

Леська с любопытством продолжал разглядывать новую знакомую. Она была складная, подбористая.

— Как вас зовут?

— Тина Капитонова.

— А я Бредихин Елисей.

— Ну вот, значит, и познакомились?

— Познакомились.

— Врешь. Пока не зацелуешь, не узнаешь.

Леську снова обдало варом. Чтобы переменить тему, он перевел разговор на окорока:

Скажите, а вам не стыдно, что вы украли на базаре вот эту свинину?

— Стыдно, когда видно. А насчет «украла», то зачем же так грубо? Скажи «поцупила» или как-нибудь еще покультурней.

— Значит, угрызений совести нет?

— Совесть у меня чистая. Я вернула себе свое. Ты только подсчитай, сколько я этим торгашам переплатила за свою жизнь! Разве они, гады, нас жалеют? С чего ж это я должна жалеть их?

«Новая мораль, — подумал Леська. — Странная, если судить по данному случаю, но что-то здоровое, правильное, большое в ней все-таки есть».

Лошади подошли к театру.

— Устроишь билетика?

— Пожалуйста. Приходите. У нас начало в половине восьмого.

— Не приду, — вздохнула Капитонова. — Некогда мне: на фронт надо ворочаться.

— На фронт?

— Ну да. Я ведь красногвардейка. В нашем отряде состою.

— В евпаторийском?

— Ага. Хочешь со мной?

Красавцы вороные стояли, выгибая гребни могучих шей. В гривах играла черная радуга. Леське казалось, что от коней шел запах степных трав, хотя никакой зелени сейчас в степи не было. И от Тины веяло духом того самого вольного простора, какой он ощущал только на берегу моря.

Леська глядел на нее, не зная, что и сказать.

— На кой тебе тут валандаться? В свете такое делается, а он на базар ходит. Эх, парень!

Она вздохнула.

— Значит, не решаешься?

Лошади тронулись.

— Постойте! — закричал Леська. — Погодите!

Он побежал за тачанкой.

— Тпррр… Ну, я же знала, котик, что ты хороший. Не зря тебя заприметила.

— Только я должен сначала попрощаться… И вещички…

— Никаких тебе вещичек не надо, кроме ложки.

— А белье?

— Одну смену возьми, а больше и не думай. Где я там тебе стирать буду?

Леська вбежал в дом. Старики еще слонялись по квартире в халатах.

— Кто это тебя привез?

— Так, одна, из Евпатории. Мне пора возвращаться домой.

— Господи, так скоро?

— Почему скоро? И вообще, рано или поздно должен же я вернуться к бабушке и дедушке?

— Да, да, конечно.

— А как же театр? Кто будет говорить: «Она здесь!»?

Старик засмеялся и тут же заплакал.