О, юность моя!

— Это зеленые! — взвизгнула Розия.— Бабай, зеленые!

Она вбежала в дом и захлопнула дверь, крича «зеленые» так, словно кричала «пожар». Слышно было, как она накинула крючок на петлю.

— Видали дуру? — спокойно констатировал Воронов.

Крючок, однако, выскочил из петли, и на пороге показался Умер-бей в своей золотистой тюбетейке и в халате с вопросительными знаками.

— Баран йок! — сказал он, глядя на Леську своими красными глазами.

— Вот и я говорю этому человеку, что баран йок,— сказал Леська.— Откуда здесь овцы? Здесь фруктовый сад.

— Фруктовый сад! — запальчиво отозвалась Розия из-под руки деда.

— Но мне говорили, что у вас…— начал было Воронов, недоверчиво оглянувшись на Леську.

— Все вам наврали! — сказал Леська.

— Наврали! — закричала Розия, одобрительно глядя на Елисея.

— Пошли, товарищ Воронов.— Леська крепко взял Воронова за локоть и повел к воротам.— Вы как: на коне? На тачанке? Пешком?

— На тачанке.

— Ну, и я с вами.

— Постой,— засмеялся Воронов.— Это еще надо обсудить.

— Да вы не отмахивайтесь от меня. Я еще могу пригодиться. Прощайте, господин Умер-бей, прощай, Розия.

— Прощай! — недоуменно сказала Розия, не ожидавшая от Леськи такого заступничества.

— Один вопрос напоследок: где сейчас Гульнара?

— А тебе какое… В Турции.

— Вышла, наконец, замуж за принца?

— Нет. То есть, да! То есть, нет…

Леська усмехнулся.

— Два «нет» и одно «да». Что перетягивает, товарищ Воронов?

Выйдя на улицу, Леська свернул к Синани попрощаться.

— Зачем уезжаешь, да? — спросил старик.

— Такие вопросы не задают,— сказала старушка.

— А разве я задавал вопрос?

— А кто спросил: да?

Тачанка, запряженная тройкой, стояла за кофейней подле золы.

Воронов сел на заднее сиденье, Леська на переднее с кучером и скомандовал:

— Вперед!

— Куда едем?

— В экономию Сарыча. Знаешь?

— Слышал про нее.

— Ну, вот сейчас и увидишь. Пошел!

Поместье Сарыча было заполнено наспех сбитыми кошарами, откуда неслось блеянье овец и коз. Тут же ютилась избушка на курьих ножках. Здесь когда-то жила Шурка.

Тачанка подлетела к воротам, кучер засвистел в два пальца, и на этот разбойничий свист вышел сторож с овчаркой на цепи. Леська узнал его силуэт.

— Здорово, дядя! — крикнул Елисей.

— Здоров, если не шутишь.

— Какие тут шутки! Умер-бей продал нам овец. Вот мы за ними и приехали.

— А записка от него у вас есть?

— А пулемет видел? Вот тебе и записка.

— Вы партизаны будете?

— Будем и есть.

Сторож раскрыл ворота.

— Сколько вам?

— Да пока немного,— сказал Воронов.— Пятьдесят голов.

Сторож повел к ближайшей кошаре. Партизаны выпрягли двух пристяжных, взнуздали их и верхами въехали в усадьбу. Сторож выпустил овец. Они хлынули бурно, как вспененная река. Всадники подгоняли их криками и плетками. Из дома выбежали чабаны с высокими библейскими посохами, но глядели молча и ничего не предпринимали.

— От Умер-бея! — крикнул им сторож.

Один из конников поехал вперед, отара пошла за ним, сбоку гарцевал другой всадник, а тыл охраняла тачанка с высоко торчащим рыльцем пулемета.

Воронов ни о чем Леську не расспрашивал, а Леська ничего не добивался. Так они въехали в лес. Вскоре овец увели куда-то в сторону. Воронов спрыгнул с тачанки и поманил к себе Леську. Теперь оба пошли пешком и добрались по тропинке до самой верхушки. Отсюда открылось стальное море с таким высоким горизонтом, точно он соперничал с их вершиной. Море было огромным, незнакомым и страшным. Сразу же охватил ветер, пахнувший снегом, хотя снега нигде не было.

— Вот тут и живу,— сказал Воронов.

— Где же ваше обиталище?

— А вот оно.

— Где?

— Да вот. Вот! Не видишь?

Воронов шагнул в чащу, и Леська увидел пещеру, к челу которой привинчена дверь с толстым ветровым стеклом, снятым с автомобиля. В пещере светло и даже уютно: пол заглушен медвежьей шкурой с проседью, на двух каменных лежанках — оранжевый мех крымских ланей, в стене вырублен проем, в котором светились золочеными корешками книги Маркса и Ленина. Между лежанками стоял желтый кожаный кофр, сверкавший никелированными замками.

— Пока поживешь у меня, а там видно будет.

Воронов вынул из кофра две эмалированные кружки и термос, налил Елисею и себе горячего какао, положил на газету хлеб и холодное мясо багряного оттенка.

— Это дикий кабан. Ешь, да не обломай себе зубки.

Леська восторженно оглядывал пещеру.

— Ну? Нравится?

— Еще бы! Никогда в жизни так роскошно не играл в «казаки-разбойники».

— Хороши игрушки! — улыбаясь сказал Воронов.— Ты знаешь, что я заочно приговорен Врангелем к смертной казни?

— Так ведь и я смертник.

— Ну? За что же?

— Убил провокатора.

— Нехорошо с твоей стороны, студент. Как же ты на это решился?

— Честно говоря, спьяну. Но если бы не решился…

— Висел бы?

— Пожалуй.

— Ну что ж. Теперь, конечно, все ясно. Тебе прямая статья податься к партизанам. А вот примут ли тебя партизаны?

— А почему бы и нет? Я красногвардеец.

— Э, когда это было! Ты должен себя показать сейчас.

— Дайте задание.

— Дадим.

13

Несмотря на осень, крымский лес не был мертвым. Утром Леська проснулся оттого, что какая-то птичка заводила часы:

— Тррр… Трррр… Тррр…

Потом другая птичка начала работать на «ундервуде»:

— Чик-чик-чичик-чик-чик-чик…