О, юность моя!

Первая тачанка собиралась уже свернуть в переулок, но оттуда выскочили кавалеристы с обнаженными, высоко поднятыми палашами. Бойцы увидели жесткие лица настоящих немцев в настоящих касках. Леська видел только рыжие усы пожилого вахмистра, который несся прямо на него. Гринбах пустил в усача три пули. Он был в гимназии первым учеником и все, что делал, делал отлично. Падая, вахмистр секанул Леську по запястью, но сабля уже была на излете и только до кости рассекла кожу. Сгоряча Леська ничего не почувствовал.

Встреча с немцами определила дальнейший путь красногвардейцев: у них был единственный выход — стремиться на север, только бы выйти в степь. Но это значило — все дальше отходить от Крыма. Справа шли домики, за которыми железная дорога. Сзади гнались гайдамаки. Комаров задерживал их пулеметом, но тачанка № 1 безмолвствовала, чтобы не задеть своих.

Все же из городка вышли благополучно. Но тут с запада кинулась на них та же кавалькада: оказывается, гренадеры свернули и поскакали в обход. Положение стало угрожающим: и немцы и гайдамаки верхами двигались быстрее, чем красные на тачанках. Скачка убыстрялась. Сейчас их окружат и изрубят. Леська, озираясь, ждал чуда.

И вот в пару и в дыме величаво и медлительно, точно пассажирский состав, на станцию вошел бронепоезд. Пальба прямой наводкой сразу же отбросила гайдамаков, скакавших в тылу разведки. Второй залп разорвал кавалькаду в дым. Синежупанники отступили в глубину села. Теперь бронепоезд огневым навесом перекрыл улицу, по которой тачанки рванулись обратно в Крым. Когда Ново-Алексеевка осталась позади, бронепоезд нагнал красногвардейцев.

Все совершилось невероятно быстро. Ничего такого Леська никогда не переживал. Только сейчас он заметил кровь: кожа разошлась и рана на запястье раскрылась, как губы. Он вынул носовой платок и с помощью Виктора туго перевязал руку.

— Стрелял ты хорошо. Для первого раза даже очень хорошо. Но брал чересчур высоко,— сказал Груббе.

— Знаю. Но я боялся попасть в лошадей.

— Чудила! Как ты мог в такой момент думать за лошадей.

— А я и не думал. Это как-то помимо меня.

— Вот это да-а, з-зубы болят. Я про тебя частушку сочиню. Подлец я буду — сочиню. Не обидишься?

— Если талантливо — не обижусь.

Комиссар подъехал к тачанке вплотную. Красный конь пошел рядом.

— Авелла! Как настроение?

— Превосходное.

Леська говорил правду. Страха он не успел почувствовать, потому что стрелял и находился в горячке. Подобно тому, как морскую болезнь во время шторма испытывает только тот, кто ничего не делает,— страх овладевает людьми лишь тогда, когда они бездействуют. Зато сейчас, когда опасность миновала, Елисей ощущал приятную истому, похожую на сладкую слабость выздоровления.

— Оказывается,— сказал Гринбах,— матросы с бронепоезда решили на всякий случай съездить за нами и поглядеть, что будет.

Леська молчал. Гринбаху, конечно, невдомек, что у Леськи свои отношения с чудом. И еще было радостно, что Самсон окликнул его словом «Авелла!», которое в ходу только в Евпатории. От этого пахнуло далекой милой дружбой в чудесном городе, где он жил так счастливо в своей хате рядом с виллой Гульнары…

Ночью из всего пережитого Леське приснилась цирюльня с вывеской, на которой парикмахер готовился резать толстого буржуя [4].

14

Елисей пошел на медицинский пункт. Рану его надо бы зашить, но не было кетгута, и ее чем-то засыпали и просто перевязали — пусть заживает сама. Леська очень гордился тем, что с ним не возились.

— Ну, гимназер! С боевым крещением тебя!

— Спасибо, Алексей Иваныч.

— Ты теперь настоящий боец и имеешь право все знать. Самсон! Объясни своему дружку обстановку.

Обстановка была сложной. Боевой штаб обороны Крыма находился в Джанкое. Перешеек и Чонгарский мост прикрывает бронепоезд и 1-й Черноморский полк Федько. Турецкий вал — в руках отряда черноморцев Басенко и конно-пулеметного полка латыша Вагула. Тут же кавалерийский полк, который временно находится на Юшуньских позициях. Два батальона пехоты, а также красногвардейцы Евпатории, Бахчисарая, Старого Крыма и Ялты располагаются между Турецким валом и Юшунью. Всего наших — три с половиной тысячи человек. Достаточно ли всего этого для Крыма — пока неизвестно. Возможно, однако, что вообще воевать не придется. Дело в том, что двадцать второго марта полуостров объявил себя республикой Таврида, входящей в состав Советской России. Поэтому, согласно Брестскому миру, германцы не имеют права наступать на Крым. Этой надеждой и жило все крымское население.

Информировав обо всем этом Леську, Гринбах отправился в синематограф для очередного доклада. Леська отважился выпросить у него красного коня, чтобы объехать позиции и поближе ознакомиться с фронтом. И вот гимназист верхом на лошади. И вот снова — крымская степь, теперь уже окончательно оттаявшая от изморози и лишь изредка поблескивающая солью.