О, юность моя!

Один из них в бешенстве подбежал к Леське и уже за три шага молодецки развернулся во весь мах. Так, очевидно, дрались у них в деревне. Но, развернувшись, он открыл нижнюю челюсть, и Елисей, слегка изогнувшись, очень точно ахнул по ней мощным свинглером. Гайдамак хлопнул пастью, как собака, поймавшая муху, и грохнулся на землю, высоко задрав ручки.

«Нокаут!» — весело подумал Леська и кинулся на второго. Но тот уже понял, с кем имеет дело. Отбегая, он вырвал из кобуры наган. Елисей схватил его за руку: он пытался завладеть револьвером. Если бы крестьянин наверху действительно удерживал коновода, Бредихин справился бы со своим противником. Но крестьянин не удерживал…

Очнулся Леська на телеге, раздетый до белья и прикрытый рогожей. Голова его была обвязана каким-то тряпьем и ужасно болела над затылком. Рядом, всхлипывая, сидела девушка, тоже закутанная в рогожу. Лица ее Леська не видел. Лошадка шла по сельской улице, мимо проплывали соломенные крыши. Вскоре телега остановилась у ворот какой-то избы, крытой черепицей. Девушка соскочила и вбежала в дом. Крестьянин же подошел к Леське и, ласково улыбаясь, спросил:

— Ну, как, сынок? Полегчало?

— Что со мной было?

— Спервоначалу он тебя сзади рукояткой, этот, который при мне состоял, он, значитца, рукояткой, а опосля они тебя раздели, мне по морде, а сами на коней и драла, потому как на дороге опять автомобили с немцами забегали. Ну, гайдамаки-то понимали, что поступают незаконно. Немцы того не любят.

— А с дочкой как же?

— Хорошо с дочкой! — счастливо засмеялся хозяин.— Не тронули дочку.

Он помог Леське сойти, и Леська в одном белье вошел в избу.

— Агаха! — строго сказал хозяин.— Это дорогой гость. Накормить его надо.

Заплаканная хозяйка, которой дочь уже все рассказала, светло улыбнулась Леське сквозь слезы.

— Спасибо вам, господин, не знаю, как величать… Кабы не вы…

Она махнула рукой и быстро вышла в сенцы.

Леську усадили за стол. Хозяин сел рядом. Кухня была большой и служила столовой.

— А дочка где? — спросил Леська, морщась от головной боли.

— Стесняется,— ответил хозяин и указал бородой на дверь, ведущую в комнату.

— А почему вы не схватились с гайдамаком? Мы бы вдвоем их одолели.

— Оробел,— тихо ответил крестьянин и опасливо покосился на дверь.— По слабости болести.

— Как же вы смели робеть, если дело шло о вашей дочери?

— Да ведь они б ее не убили,— почти шепотом сказал хозяин.

— А если бы заразили сифилисом?

Хозяин вздохнул и не ответил.

Вошла хозяйка и вынула вынула из печки горшок с гречневой кашей.

— Сейчас самовар вскипит,— сказала она.— А вы не побрезгуйте, господин. Угощайтесь. Как же все-таки вас зовут?

— Зовите Елисеем.

— А я Агафья. А он — дядя Василий. Сизовы наша фамилия.

— А как зовут вашу дочь?

— Почти как батюшку,— засмеялась Агафья,— Васёной.

Она снова вышла в сенцы. Хозяин и гость ели деревянными ложками из одного горшка. В каше попадались кусочки свиного сала, да еще с корочкой, а житный хлеб пахнул степью и был вкуснее всех калачей на свете.

— Как же я все-таки доберусь до Евпатории? — спросил Леська.

— А тут уже недалеко: всего восемнадцать верст,— смущенно сказал хозяин.— Как-нибудь доковыляете.

Елисей понял: нужды в нем у хозяина уже не было, и мужик пожалел лошадь.

— Я не об этом,— сказал Елисей.— Но как же я пройду по нашим улицам в кальсонах? Ведь меня там все знают.

— Это как же в кальсонах?

— Ну, в подштанниках.

— А-а… Вот этого уж не знаю. У нас тут магазинов нет. Коли чего надо, мы завсегда в Евпаторию ездим. Там наша столица.

Он с увлечением черпал ложкой,— успокоенный, домовитый, бородатый, крытый соломой.

— Но все-таки вы должны для меня что-нибудь сделать, дядя Василий. Куртка — бог с ней, пойду и в рубахе, но брюки? Войти в город без брюк — это позор на всю жизнь.

— Тятя! — послышался из-за двери низкий девичий голос.— Дайте им хотя свои парусиновые. На что они нам заплатанные?

— А летом чего носить? — запальчиво крикнул Василий, весь повернувшись к двери.

— Да вы же их носить не будете.

— А может, буду? Ты-то почем знаешь, что будет летом?

Но тут он почувствовал устремленные на него Леськины глаза: юноша рассматривал его с интересом, как редкое насекомое.

— Ладно! Где моя не пропадала! Отдам ему парусиновые.

— Васена! — громко позвал Елисей.— Выйдите к нам. Давайте хоть познакомимся.

— Незачем нам знакомиться,— грубо ответил голос.

— Ну-ну, дочка. Зачем же так? Ты уж не упрямься. Выходи — гость просит.

Васена не отвечала. Хозяин, подмигнув Леське, подошел на цыпочках к двери, вдруг распахнул ее и, ухватив дочку за руку, вытащил упирающуюся девушку в кухню.

Васена была настоящей красавицей, какие водятся только на белом севере, где поморы смешались с польскими ссыльными. Высокая, выше отца, статная, с пышной сказочной косой через плечо, она мрачно взглянула на Леську черно-синими глазами и, отшвырнув тятьку, выбежала в сенцы. Через минуту силуэт ее мелькнул за окном.

— Ушла,— умильно сказал отец, вовсе не обидевшись на обхождение дочери.— Хара́ктерная девка.

— Сколько же ей?

— Да уж полных девятнадцать сравнялось на успенье пресвятыя богородицы.

— И жених есть?