О, юность моя!

Потом испытующе взглянул в глаза и тихо сказал:

— Но мне странно, что ты записался.

— По глупости. Все-таки интересно: хоть маленькая, но война.

Леська улыбнулся товарищу бледной улыбкой, сам чувствуя, что вранье не удалось.

В гимнастическом зале «сокол» чех Поспешиль выстроил учеников в две шеренги: кроме восьмиклассников, здесь были седьмые и шестые «а» и «б» — всего человек двадцать.

— Смирно!

Вошел директор, за ним Алим-бей в форме офицера уланского полка.

— Господа! — сказал директор дрожащим голосом, вынул туго наутюженный платок, распахнул его и утер набежавшую слезу.— В нашем тихом городе появилась банда, которая… Это позор для всей Крымской республики! Поэтому истекшей ночью из Симферополя прибыл карательный отряд. Он будет поддержан с моря английскими и греческими миноносцами. Но я обещал воинскому начальнику, что гимназия не останется в стороне. Мы должны… Я надеюсь… вы — краса и гордость евпаторийского юношества…

— Ура-а!..— закричали гимназисты, после чего выступил корнет Алим-бей Булатов.

Этот обошелся без носового платка.

— Орлы! — привычно закричал корнет.— Завтра в восемь утра вам надлежит быть во дворе гимназии. Отсюда вас поведут на Соборную площадь, где вы присоединитесь к карательному отряду. Призываю вас к доблести! Герои заслужат награду, а дезертиров будем расходовать.

Первым дезертиром оказался Леська. Из гимназии он отправился домой, переоделся в рыбацкую робу и пошел на Пересыпь. К нему вышла Катя и застенчиво остановилась в дверях.

— Майор здесь?

— Здесь. А что?

— Позови его. Срочно.

Через десять минут все трое шагали по направлению к каменоломням и несли по связке сырой рыбы на куканах. Их остановил казачий патруль, но Голомб сказал, что его фамилия Белоус, что живет он в деревне Богай и возвращается со своими родичами с рыбной ловли.

— А документы?

— Вот документы,— сказал Голомб, показывая улов,— пять минут назад была живая.

Старшой понюхал рыбу, одобрительно кивнул головой и роздал ее казакам.

— Возражать не положено? — наивно спросил Голомб.

Казаки рассмеялись. Леська и Катя тоже. Дружелюбие было исключительным.

— Что и требовалось доказать,— сказал Леська, когда они отошли шагов на двадцать.

В деревне Богай Голомб повел друзей в дом некоего Белоуса, и тот по подземному ходу, ведущему из колодца, вывел их к Петриченко.

Никифорыч выслушал Леську очень внимательно.

— Спасибо тебе, Елисей. Только как же ты вернешься домой на ночь глядя? Лошадь я тебе сейчас дать не могу.

— Пусть переночует у Белоуса,— сказал Голомб.

— Нет, я останусь здесь.

— Но ведь завтра с утра начнется большое дело.

— Тем более.

— Ну, как знаешь, старик, как знаешь.

Петриченко ушел к бойцам, а Белоус начал показывать новоприбывшим апартаменты «Красной каски»…

— Вот тут столовая. За этой пещерой, вон там, видите,— из камней выложены вроде как бы ложи, а внутри сено. Это госпиталь. А дальше будет мертвецкая.

— Очень хорошо,— сказал Голомб, искоса поглядев на Белоуса.— А где же, на минуточку, синематограф?

— Не шути, Майор,— сказал Белоус.— Время сурьезное.

Потом повернулся к Леське:

— Ну, так как же, гимназист? Пойдешь ко мне ночевать?

— Зачем же именно я? Что я, белоручка? Вы бы девушке предложили.

— Девушка останется здесь,— сказала Катя.

— Ну и я здесь.

Белоус пожал плечами и ушел.

Трое друзей получили новенькие японские винтовки и на каждого по патронной сумке. Спали они в госпитале на сене, каждый в своей ложе.

Утром проснулись от ожесточенной перестрелки: пикеты заметили, что Белоус бродил над каменоломнями и указывал офицерам душники. Часовые открыли огонь, офицеров скосили, а раненого предателя втащили в катакомбы.

— Что ты успел выдать?

— Я не виноватый… Меня заставили… Офицеры.

— Что ты успел выдать?

— Совсем немного… Пару душников…

— Много у беляков войска?

— Скажу, если пообещаешь жизни.

— Нет, этого обещать не могу: сам знаешь, что надо делать с предателями.

— Ага. Значит, до свиданья, Иван Никифорович?

— Выходит, так.

Белоус помолчал, глубоко вздохнул и произнес:

— Да, предателей нужно уничтожать.

Потом добавил:

— Дайте хочь стакан водки.

Водку ему дали.

— У беляков войска много: офицерский карательный отряд, казаки с Кубани, немцы-колонисты…

Белоус умирал. Голос его звучал все тише, слова все невнятней.

— Водки хочу… Знаю, что помру… А все-таки лучше от водки, чем от родной пули.

Дали полстакана.

— Из колодца… не пейте, ребята. Он… отравленный…

Это было самое страшное. Страшнее казаков, колонистов и офицеров. Петриченко тут же поставил двух часовых у бочки с водой. С этой минуты вода выдавалась по кружке в день.

Леське и Кате поручили наблюдательный пункт № 11. Из него хорошо просматривалась дорога на Евпаторию. Леська видел, как по этой дороге двигались к деревне Богай карательные войска: конница, пехота, наконец, легкая артиллерия. На одной из пушек сидел верхом Полик Антонов и весело махал рукой. Очевидно, шедшие за пушкой гимназисты пели.