О камне и времени

Максим Голда О камне и времени

Когда-то давно люди для собственного удобства дали исчисление всему, что можно было сосчитать. С тех пор знания преумножались, затверживались и теперь каждый сколько-нибудь образованный человек запросто может представить себе, что окружающая бытность совершенно невозможна без точного счёта, как и без многого другого…

Но для мира недоступного наукам, мира иного, эфирного, существовали свои законы и правила. Время было одним из вольных духов, являющимся братской силой всего тварного и нетварного.

И так дух времени живёт очень и очень долго, возможно, дольше, чем само понимание жизни. С тех пор Время путешествовало по свету, встречая новые явления и заводя себе спутников, главным образом таких, которые помогали бы странствовать между измерениями.

Ещё в допотопную пору дух застал и зарождение нашей планеты, но столько неинтересным ему представился первичный образ всего, что попросту продолжил путь, пока другие трудились над созданием нового мира.

Трудились огонь и вода, большие и малые силы: от лепестка до яркой звезды, и жизнью наполнился мир…

А после случилось: как будто извне, как шёпот, Время кто-то позвал. Оно спустилось туда, где ждали его. Дух гостем стал частым, зная, что в почёте теперь. И другом для него был Ветер, помощником близким. Как-то раз, свершая цикл, Время снова ступило на Землю.

Вот синева, окутавшая пеленою высь и даль. Вот и заря всходила с краю одного, а на другом ложилась, цветами мака насыщая луч, кому приветственный, кому прощальный. Вот полюса, во льды сковавшие себя и вечным холодом поивших тишину. Одну лишь безмятежность прерывала жизнь, что здесь вокруг, свирепствуя, кипела.

Дух остановился у вершины горы, степенно всматриваясь в то, что было скрыто за воронкой. Вдруг где-то послышалось рядом: «Фью! Фью! Фью-ю!»

— Ты ли это, Ветерок?

— Да, Время, это я. — изредка завывая говорил Ветер.

— Мы не виделись долго с тобой.

— Не вспомнить даже и когда. А потому спешил, как я узнал, что ты вернулся!

— Совсем не нужно торопиться, ведь опоздать всему когда-то суждено.

— Верно, тебя дорога утомила?

— Быть может, так. Взгляни теперь, ты видишь? — и Время указало на место, где жидкая масса то вдыхала пламя, то выдыхала огненную струю.

— О! Неужели мы на одной из тех величественных гор?

— По жилам этого вулкана предания текут от Иоанна… А впрочем, до этого мне что? Здесь жизнь и сила, одна другую пробуждает или в забвении стоит. Есть у людей похожее сравнение, так нарекли они «любовь». Пойдём же дальше.

Отправились друзья смотреть иные земли. А прежде на пути саванны и пустыни.

— О Время, погоди.

— Ну что ж…

— Люблю я вволю разгуляться, паря, как птица, над простором! — кружился ветер, вздымая бусины песка. — Не чудо ли, смотри!

— Я рад…

— Нет-нет, сюда.

Живая влага, которой мало было тут, всех алчущих влекла к себе от зноя. Вблизи у водопоя сошлись и лев и антилопа.

— Ах, это, — сказало Время. — Нужда — прекрасный повод, — и в заключение добавив: — Но помни: при честном свете дня ты сыщешь здесь обман, когда же ночь — чиста и откровенна. И так всё глубже на Восток идя, ты эту истину познать вполне сумеешь.

Ветерку всё больше не нравилось антипатичное настроение Времени, поэтому частота, с которой он кружился, возрастала по мере их разговора.

— Не позабыло ты, что мир, взращённый нами — дар, что жизнь — природа наша? — возмущался Ветерок. — Когда ж ты отомрёшь от вечности своей?

— Мы с вечностью, увы, нерасторжимы.

— Пусть истин много, мудрость — твой оплот, но что с тобою сталось?

— Вете…

— Но нет! Таким тебя ещё не видел я.

— Ветерок, какой по счёту это круг?

— Прости, не помнишь разве ты: считать я не умею… — одумался он сразу.

— Пойдём куда-нибудь ещё, а то опять ты учинишь вдруг бедствие какое. — спокойно Время попросило.

Стремглав понёсся Ветерок, едва ли время поспевало. За ними след небесный оставался — то дождевая полоса, то далее — морозная пыльца. Внизу, как золотыми нитями, мерцали города под куполом ночным. В одно мгновение, внезапно, уже к земле стремился Ветерок.

— Что ты затеял? — спросило Время.

— Увидишь скоро.

Был полный свет луны, как бы от бронзового диска. Такой, чтобы в кромешной тьме понять, какая жизнь творится тут, не стоило труда. Где птицы трели сочиняли, где бег ручьёв струился верно, кто крадучись знать о себе давал — всё было можно распознать и внутренне, и внешне.

— Как ты сказало прежде: здесь жизнь и сила.

— Да, но слышишь ли ты что-то больше, чем просто звук?

— И этого хватает.

— Нет.

Тогда Время обратилось к цветам, прораставшим на пышном лугу: «Поведайте мне то, о чём не ведает никто…»

В ответ из сумерек тянулись хором разноголосые мотивы: «Зачем цветы, которые увяли, напрасно радовали вас? Зачем благоуханием своим мы напоили этот свет, зачем? Уж лучше б скромный свой букет вы собирали из надежд и обещаний; когда мгновения не стоят ничего — цветы зачем?..»

— Услышал ли ты наконец?

— На то они цветы, чтоб жить мгновением одним. Для счастья большего они просты и оттого их песнь скудна.