О ком грустит Пьеро

Это были мучительные и сладкие ощущения, раз за разом дарившие все большее удовольствие. Слезы выступили у Кэтрин на глазах, она уже не сдерживала стонов, прижимая голову Дэвида к себе, зарываясь пальцами в его волосы. Сколько это длилось — мгновение или вечность? Ее тело изгибалось и словно таяло под жаркими ласками, каждая клеточка отзывалась на нежное прикосновение. Она не могла уже стоять, коленки подгибались от странной пьянящей слабости. Кэтрин опустилась на расстеленный в траве пиджак, притягивая Дэвида к себе, требуя и умоляя утоления желания, но он не спешил. Как будто предчувствуя что-то, он хотел насладиться ею, запомнить, сохранить в памяти образ прелестной женщины, чьи губы шептали его имя. Дэвид целиком, без остатка, отдался одурманивающей страсти. Он жалел, что не может одновременно обнимать и целовать Кэтрин везде. В ней все было прекрасно — и трогательно впалый живот с ямкой пупка и крохотной родинкой, и маленькая грудь, которую можно было укрыть ладонью, — все. Но Дэвид, чье желание уже достигло предела, сдерживал себя. Он хотел дождаться того момента, когда Кэтрин совершенно потеряет голову и, может быть, произнесет те три слова, которые он боялся сказать первым.

Но нет, она только звала его — к себе, в себя, требовательно и нежно просила утолить жажду. Дэвид развел в стороны ее бедра и проник в сокровенную глубину. Их тела сплелись, превратившись в одно целое, они задыхались, они слились в поцелуе, они перестали слышать что-либо вокруг. Во всем мире не осталось ничего — только они вдвоем и темно-синее, усыпанное звездами небо. Они разделили наслаждение, обжегшее их одновременно, подхватившее и поднявшее в заоблачные выси, а затем мягко опустившее на землю, в траву, пахнувшую солнцем и медом. Когда Кэтрин открыла глаза, то сначала даже не поняла, где находится. Ей казалось, что прошла вечность с того момента, когда они очутились здесь, на полянке, окруженной со всех сторон кустами диких роз.

— Что это было? — прошептала она, встречая туманный взгляд Дэвида счастливой и благодарной улыбкой.

— Не знаю, — ответил он, нежно поглаживая ее по теплому влажному плечу. — Может быть, любовь?

7

Утро, нежно-розовое и ясное, показалось Дэвиду самым лучшим в его жизни. Проснувшись, он потянулся и, чувствуя в теле приятную истому, встал и раздвинул шторы на окне, впуская в комнату солнечные лучи. Умываясь, он с улыбкой заметил крохотные царапинки на плечах, следы страстной ночи, метки любви, оставленные Кэтрин.

Дэвид ощущал необычайную легкость, несмотря на то, что достижение цели оставалось таким же далеким, как и прежде. Но влюбленность словно подарила ему крылья: он думал, что все решится само собой, без его участия, надо только немного подождать. Что было тому причиной? Наверное, то, что ночью Дэвид убедился в чувствах Кэтрин, а это давало надежду и согревало душу.

Он даже запел, стоя под душем, какую-то веселую песенку из прошлого, чего с ним давно уже не было. Счастье ли это, спрашивал он себя, любовь, новая жизнь, наполненная радостью и смехом? И словно издалека приходил ответ — в памяти всплывало озаренное нежностью лицо Кэтрин, ее мечтательный взгляд, устремленный в будущее, общее для них двоих.

Поэтому даже в больницу Дэвид ехал в приподнятом настроении. Но, войдя в палату, замер на пороге, прижимая к груди букет алых тюльпанов. Вокруг кровати стояли несколько медсестер и врач, они загораживали от него Мэри, встревожено переговаривались о чем-то.

— Что случилось? — спросил Дэвид срывающимся голосом, уже предчувствуя беду. — Что с ней?

На него зашикали, а врач взмахом руки указал на дверь. Они вышли в коридор.

— Вы муж?

— Да. Что происходит?

— Мне очень жаль, но… Это агония, мы ничего не сможем сделать. — У врача был усталый вид, под глазами залегли глубокие тени. — Проститесь с ней…

Дэвид на негнущихся ногах вернулся в палату и подошел к кровати, где, укрытая простыней, лежала Мэри. Она тяжело дышала и кончиками пальцев безостановочно водила по синей ткани, то собирая ее в складки, то разглаживая.

— Ты пришел…

Ее голос был так тих, что Дэвиду пришлось склониться к ее губам. Он погладил Мэри по голове, не зная, что сказать, как облегчить ее страдания.

— Я… Я так виновата перед тобой и нашим малышом, — прошептала она, и слезинка скатилась по бледной щеке. — Это ужасно… Я не боюсь смерти, нет. Но мне так больно от мысли, что вы не вместе.

— Все будет хорошо, обещаю. — У Дэвида щемило сердце. В это мгновение он готов был даже отказаться от Кэтрин, лишь бы Мэри жила. — Я позабочусь об Эрни.

— Я любила тебя… — Она словно не услышала его слов. — Скажи… Пусть это и неправда… Скажи, что любишь меня.

В дверном проеме показался врач, манивший Дэвида к себе. Он склонился над запрокинутым лицом Мэри и с нежностью коснулся губами ее щек и солоноватых от слез глаз.

— Я люблю тебя, девочка.