Вдруг стало холодно — ветер одарил нас холодным воздухом, от чего кожа мгновенно стала гусиной. Алекс, заметив краем глаза моё хмурое лицо снимает чёрную курточку и накидывает её на мои плечи. От этого я взбудоражилась и принялась улыбаться, как последняя дурочка. Как трудно сдерживать эмоции. Затем я подумала как смешно выгляжу: пальто и чёрная куртка сверху... От этого я обнажила зубы в дурацкой улыбке.
— Спасибо, — произношу шёпотом я, поправляя волосы. Парень кивнул.
— Правда красиво? — вздохнул он. — Этот океан, звезды... А главное, здесь так тихо... Нет родителей, которые вечно бурчат и поучают тебя, нету правил и обмана. Есть только мы.
Как же он прав. Мне давно хотелось отдохнуть от мамы с папой, которые по сути ничего мне не сделали, но все же сильно обидели своим безразличием. Для них это нормально — оставлять ребёнка дома, а самим ездить по банкетам. Но мне же плохо... А им хоть бы хны.
— Расскажи что-нибудь... — прошу я парня, положив свою голову на его плечо. Замечаю как он начинает улыбаться, и сразу краснею.
— Что например?
— Не знаю. Что угодно. Просто расскажи.
Недолгое молчание, которое прервал шум океана и голоса людей где-то вдали, а затем послышалась полицейская сирена, напоминавшая нам лишний раз, что город позади. Да, здесь только я и он. Пусть так будет вечно...
— Когда мне было двенадцать лет мой отец изменил моей маме со своей начальницей. — начал было тот. Стало ясно, что его это угнетает, ему нужно выговориться. — Мама узнала это случайно, когда вернулась домой пораньше и застала их в спальне. Мы гуляли с ней в тот злополучный день в зоопарке. Знаешь, что сделала моя мама? — с насмешкой поинтересовался Алекс, глядя на меня.
Мне пришлось подумать. Но вскоре произношу:
— Что..?
Парень набрал в лёгкие воздух и уставил свой взор на океан. Снова тишина.
— Она улыбнулась отцу и сказала: «Я подам на развод через шесть лет, когда Алексу будет восемнадцать и он сможет жить без твоей опеки, а теперь можете продолжать». Затем она вышла из спальни, прошла в мою комнату и поцеловала меня в лоб, шепотом произнеся: «non te filii patris tui foeda animi sui», что значит «ты не сын своего подлого отца». Мама всегда говорила на латыни, если это что-то больное для неё. С тех пор папа мне противен. Но мы все живём под одной крышей и играем в счастливую семью.
Он поделился со мной мыслями, которые его душили, подобно ядовитой змее. Да, такое часто бывает. Подросток гибнет от мыслей, но никто этого не знает. Двадцать первый век — время, когда у техники больше души, чем у человека. Это мир, где можно с лёгкостью предать друга, пустить слухи, отравить чью-то жизнь; мир, в котором родные тебе люди становятся чужими. Мир, где ты одинок. Один из самых больших страхов в моей жизни — не сделать ничего обезбашенного. После разговора с мисс Флинн, я ещё больше принялась страдать по этому поводу, бояться, что буду жить по графику, так и не сделав чего-то стоящего. А ведь мне бы хотелось открыть новую планету, изобрести аппарат для излечения раковых клеток, создать собственную таблицу умножения, ну или хотя бы написать песню. Сделать хоть что-то для этого серого мира без ценностей, кроме наркотиков, алкоголя и сигарет.
— Теперь твоя очередь, — вернул меня в реальность суховатый голос брюнета.
— Что? — я убрала голову с его плеча и выпрямилась, затем ощутила тупую боль в спине. Старушка в шестнадцать лет, круто, не правда ли?
— Открой какой-нибудь секрет, тайну, мечту или поделись с грузом на сердце.
Недолго думая, я произношу:
—...Ты не боишься быть один? Смысле, что все тебя бросят? Родные, друзья, знакомые и даже дворовые коты. Все возьмут и покинут тебя, и что тогда?
— Тебе страшно, что от тебя все отвернутся? — он взглянул мне так глубоко в глаза, что на секунду показалось, как будто я попала в параллельный мир с миллионами млечных путей. По телу прошлась дрожь, а сердце в груди забилось чаще. Только вот неизвестно хорошо это или нет.
— Знаешь, каждый из нас боится быть одиноким. Это наш потайной страх, только вот у меня он чётче выражен, — грустно замечаю я.
— Но ты не одинока...
—...Но я в одиночестве. Одиночество — место, куда попадают брошенные люди. Там холодно, зябко и темно, будто ты сидишь в сырой яме и ждёшь, пока её начнут закапывать. И сидя в этой яме, ты точно знаешь, что никто не придёт на помощь.
Некоторое время Алекс молчал, переваривая все мои слова по буковке. По-моему, мой недавний монолог вызвал в его голове целый водопад мыслей, в котором он захлёбывается.