О ком молчит Вереск. Вторая часть дилогии

Дальше тьма. Без времени, без воды, еды и понимания, что происходит. Только молитва Богу или Дьяволу, чтобы она не умерла. Срать на его жизнь. Он столько согрешил, что готов отправиться прямиком в ад и поджариваться там в котелке. Он солгал, когда говорил ей, что утянет за собой. Нет. Истинная любовь, оказалось, заключалась не в этом болезненном желании быть с ней рядом… она заключалась в том, что в самые острые моменты боли и ужаса он хотел, чтобы она оставалась живой. Чтобы ее сиреневые глаза смотрели на солнце, чтобы для нее цвел вереск. А он…плевать, что будет с ним.

Раздался лязг железа, и дверь со скрипом приоткрылась. Тут же включился ослепительный, сводящий с ума свет, и Сальваторе застонал от адской боли в глазах. Его схватили за шкирку и волоком потащили по ледяному полу. Он не понимал китайский, с трудом разобрал несколько слов, но они не связывались в предложения. Его называли итальянской свиньей. Это все, что он понял.

Втащили в какой-то маленький серый кабинет, усадили на стул. Как только выдернули кляп изо рта, он заорал:

– Где она? Где девушка? Где та девушка? Она моя жена, слышите? Ее отвезли в больницу? Ей помогли?

Конвоир что-то рявкнул на своем языке, но Сальва не успокоился, дергался на стуле и орал, пока его не ударили дубинкой по лицу и не зарычали по-английски «Заткнись!». Воды так и не дали. От жажды у него слиплось горло, и он постоянно кашлял. Пытался глотать слюну, но она была настолько вязкой, что сделать это не получалось. Какое-то время он сидел в кабинете совершенно один. Под потолком зудела продольная лампа, напротив стоял стул. Шло время, а к нему никто не заходил. Когда дверь наконец-то приоткрылась, он вспотел от напряжения и боли в связанных конечностях. Их было трое. Один, судя по всему, прокурор и двое полицейских-конвоиров с дубинками. На него смотрели, как на мусор, как на вонючее мясо. Никакими соблюдениями прав человека здесь и не пахло.

– Вы знаете, почему вы здесь?

Не здороваясь, не представляясь, спросил тучный мужчина и уселся напротив, доставая из папки лист бумаги и ручку.

– Нет! Скажите, где раненая женщина? Все ли с ней в порядке?!

– Прекратите ломать спектакль! Вы же сами ее подстрелили! Ее забрала скорая. Насколько известно – с ней все хорошо. Но вас должна волновать не женщина, а вы сами, господин. Вас обвиняют в хранении и в торговле наркотиками, и в покушении на убийство. При вас было найдено несколько пакетов с метамфетамином, а еще полкилограмма героина нашли в вашей машине.

– Я? В нее стреляли из машины с шанхайскими номерами! Это докажет любая экспертиза! Она была серьезно ранена. Я хочу позвонить своему брату, хочу связаться с ним. Мне положен звонок! Слышите?! Я хочу поговорить с братом! Если с ее головы упал хотя бы один волосок, я загрызу вас зубами! Слышите?

Прокурор изо всех сил ударил кулаком по столу и заставил Сальву зарычать от ярости и податься вперед, клацнув челюстью прямо перед перепуганной физиономией прокурора. Его тут же схватили за плечи и вдавили в спинку стула.

– О себе подумай, идиот! За хранение наркотиков и распространение в нашей стране тебя ждет смертная казнь! Я уже молчу про покушение! Ясно? Винченцо Браска!

– Кто? – Сальваторе подался вперед, вырываясь из рук, удерживающих его конвоиров. – Я – Сальваторе ди Мартелли, а та женщина – моя жена, и я пальцем ее не тронул. Я понятия не имею, кто такой гребаный Браска! Это не я!

– Да? А как же вот это?

Прокурор ударил ладонью по столешнице, а когда поднял руку, Сальваторе увидел паспорт со своей фотографией и с совершенно другим именем.

– В ваших карманах итальянский паспорт, загранпаспорт, кредитки и даже права. Или это поддельные документы? М? Так вас зовут по-другому, а кто-то изготовил вам паспорт? Вы въехали в Китай по поддельным документам?

Он кивнул конвоирам, и его изо всех сил ударили кулаком под дых, так, что потемнело в глазах.

– Кто дал тебе наркотики? С кем ты связан? Как ввез в страну дурь? Рассказывай, иначе тебе вышибут мозги!

– Какие на х*й наркотики? Впервые слышу!

Его ударили головой о стол, вдавили лицом в столешницу.

– Ты у меня заговоришь! Я с тебя вытащу даже то, как ваш Папа Римский трахал мадагаскарских тараканов! Понял?

– Мне положен звонок. Адвокат. Слышите?

– Тебе положена виселица, ублюдок! Но, прежде чем ты будешь телепаться в петле, ты расскажешь мне, кто снабжал тебя дурью!

Прокурор сказал что-то по-китайски и вышел из кабинета, а Мартелли стянули на пол и принялись бить дубинками и ногами до тех пор, пока он не вырубился снова.

В себя пришел опять в темноте. Тело не просто болело, оно превратилось в растерзанный кусок мяса, глаза не открывались, а дышать он мог только ртом, разбитые губы не двигались. Они так распухли, что он не мог их облизать языком. Дверь снова открылась, его подняли за волосы и влили в рот воду. Вонючую. С запахом канализации. Но ему было насрать, он так хотел пить, что выпил все, что принесли.