О красоте

Монти нахмурился. Становилось очевидным, что Амелию нельзя назвать тишайшей из христианских дев.

- Амми права. Зачем? - сказал Майкл.

- Очевидно, ваша мать была до некоторой степени привязана к миссис Белси. Последние месяцы мы часто оставляли ее одну. - При этих более чем справедливых словах каждый уставился на первое попавшееся пятнышко на полу. - И она нашла себе подругу. Как бы мы ни относились к этой дружбе, мы должны ее уважать. Пригласим миссис Белси. Просто ради приличия. Договорились? К тому же, она, скорее всего, не придет.

Спустя несколько минут дети гуськом покидали кабинет, еще больше озадаченные вопросом, кем на самом деле была та, чей некролог появится наутро в «Тайме»: леди Кипе, обожаемая супруга сэра Монтегю Кипса, заботливая мать Виктории и Майкла, пассажирка «Виндраш»[[75]], неустанная труженица на благо церкви, покровительница искусств?

2

Через замызганные стекла такси Белси наблюдали за тем, как Хэмпстед трансформируется в Вест-Хэмстед, Вест-Хэмстед - в Уиллсден. Чем дальше, тем больше граффити на железнодорожных мостах и меньше деревьев на улицах, зато больше полиэтиленовых пакетов в их ветвях. Все чаще мелькают заведения, торгующие жареными курами, - в Уиллсден-грине уже кажется, что каждая вторая вывеска имеет отношение к домашней птице. Над рельсами - записка гигантскими, попирающими смерть буквами: ЗВОНИЛА ТВОЯ МАМА. При других обстоятельствах это могло бы быть забавным.

- Мы в какую-то глушь забираемся, - отважилась высказаться Зора. В честь этой смерти она усвоила себе новый, тихий голос. - Мне казалось, они богатые. Разве нет?

- Здесь их дом, - просто сказал Джером. - Им здесь нравится. Они всегда здесь жили. Это люди без претензий. Что я давно стараюсь вам втолковать.

Говард постучал обручальным кольцом по толстому боковому стеклу.

- Не заблуждайся. Здесь попадаются очень даже солидные особнячки. Вдобавок, такие люди, как Монти, любят быть первым парнем на деревне.

- Говард, - Кики произнесла это таким тоном, что все молчали до самого конца пути - до Винчестер- лэйн.

Машина остановилась возле англиканской сельской церквушки, вырванной из привычной местности и очутившейся на городской окраине, - по крайней мере, так показалось младшим Белси. Здесь и вправду раньше была деревня. Всего сотню лет назад в этом приходе (сплошь овечьи пастбища да фруктовые сады) насчитывалось не более пяти сотен душ; эту землю крестьяне арендовали у Оксфордского университета, каковой до сих пор причисляет Уиллсден-грин к своим владениям. Так что это действительно была сельская церковь. Стоя на посыпанной гравием паперти, под голыми ветвями вишневого дерева, Говард почти видел вместо оживленной трассы загоны, ряды живой изгороди и обсаженные розами мощеные дорожки.

Подходили все новые и новые люди. Скапливались вокруг памятника жертвам Первой мировой войны - простого обелиска с неразборчивой надписью: слова, каждое выбитое на отдельном камне, полустерлись. Большинство приглашенных пришли в черном, но попадались, как Белси, не в трауре. Невысокий жилистый человек в оранжевом дворницком балахоне гонял двух одинаковых белых бультерьеров по остаткам сада, сохранившегося между домом священника и зданием церкви. Собаководу явно не было дела до похорон. Гости смотрели на него с неодобрением; слышались упреки. Человек раз за разом кидал палку. Псы упорно приносили ее обратно, вцепившись зубами в оба конца и образуя диковинное восьмилапое существо с превосходной координацией.

- Кого тут только нет, - прошептал Джером (здесь все говорили шепотом). - Смотрите, она с кем только не общалась! Вы можете вообразить, чтобы у нас, в Америке, на похоронах, да и где бы то ни было, собралось такое разношерстное общество?

Оглядевшись, остальные Белси с ним согласились. Тут были люди всех возрастов и цветов кожи, нескольких вероисповеданий; некоторые - в дорогих шляпах, жемчугах, кольцах, со строгими сумочками, некоторые - явно из другого мира: в джинсах и бейсболках, в сари и коротких пальто с застежками-палочками. И среди них - какое счастье! - Эрскайн Джиджиди. Окликать и махать рукой было бы неприлично; за другом семьи отправили Леви. Топая, как слон, Эрскайн, в щегольском зеленом твидовом костюме, направился в их сторону, помахивая зонтом, словно тросточкой. Не доставало лишь монокля. Кики смотрела на него и недоумевала, как она раньше не заметила: Эрскайн - портновская копия Монти, только чуть более вычурная.

- Эрск, слава Богу, и ты здесь, - Говард крепко обнял друга. - Но каким ветром? Я думал, ты на Рождество будешь в Париже.

- Я и был там, мы остановились в «Крийоне» (что за прелесть этот отель!), и мне позвонил Брокс, лорд Брокс, - вскользь упомянул Эрскайн. - Но, Говард, сам знаешь, с нашим приятелем Монти я знаком целую вечность. У нас давний спор: кто - он или я - был первым негром в Оксфорде. Пусть мы порой расходимся во взглядах, но мы люди цивилизованные. Поэтому я здесь.

- Разумеется, - с воодушевлением сказала Кики и пожала ему руку.