О красоте

И тут Говарда впервые осенило: неужели эффектная свободная девятнадцатилетняя девица станет одаривать своим вниманием пятидесятисемилетнего семейного мужчину (пусть и с роскошной шевелюрой) из одной только животной страсти? Не накалывают ли его, как сказал бы Леви? Додумать эту мысль помешал какой-то старик в конфедератке и мантии, который поприветствовал собравшихся и произнес длинную речь на латыни. Снова прозвенел звонок. Вошли официанты. Верхний свет приглушили, на столах замерцали свечи. Официанты заходили слева и, деликатно наклоняясь, наливали вино, напоследок изящным движением руки ловко повертывая бутылку. Подали закуски. Рядом с тарелкой супа-пюре из моллюсков лежал непременный пакетик гренок и парочка из виденных Говардом в коридоре креветок. Десяток лет борьбы с веллингтонскими пакетиками гренок научили Говарда к ним не прикасаться. Виктория свою пачку разорвала - и три гренка шлепнулись Говарду в грудь. Это ее рассмешило. Она прыснула и от смеха стала естественной и милой. Но потом снова пошел спектакль: Виктория потрошила булочку и вела беседу в лукавой, насмешливой манере - наверное, кокетничала. По другую руку застенчивая мышка из Мас- сачусетского технологического института рассказывала о выбранном направлении экспериментальной физики. Говард ел и пытался слушать. Виктория откровенно скучала, и, чтобы сгладить ее невежливость, он счел своим долгом с заинтересованным видом задавать вопросы, однако через десять минут иссяк. Физика и история искусств - два несоприкасающихся мира, каждый со своей непереводимой терминологией. Говард допил второй бокал и, извинившись, направился в туалет.

- Говард! Ха-ха-ха-ха-ха! Надо же, где встретились. Ох уж эти вечера, пропади они пропадом! Хоть и раз в год, а все равно утомляют.

Пьяный, шатающийся Эрскайн пристроился рядом и расстегивал ширинку. Говард физически не мог мочиться бок о бок со знакомыми. Пришлось сделать вид, что он уже отстрелялся, и пойти к раковине.

- Ты, видать, уже хорош. Эрск, как это ты так быстро набрался?

- Я уже час в себя заливаю, готовлюсь. Знаешь такого - Джона Фландерза?

- Думаю, нет.

- Повезло. Наизануднейший, наипротивнейший, наиглупейший из всех моих студентов. Ну почему, почему больше всего с тобой жаждут общаться студенты, которых ты особенно не выносишь?

- Тайная месть, - пошутил Говард, намыливая руки. - Они знают, что ты их не любишь. И пытаются застать врасплох: усыпить бдительность и скрутить, чтобы ты в этом признался.

Эрскайн дождался, когда мощная струя иссякнет, со вздохом застегнул штаны и подошел к раковине.

- А ты с кем?

Говард посмотрел на свое отражение в зеркале.

- С Викторией Кипе.

Эрскайн многозначительно присвистнул. Говард не сомневался, что будет дальше. Едва речь заходила о привлекательных женщинах, друг терял человеческий облик. Эту особенность Говард знал за ним давно, но предпочитал не замечать. От выпивки она усугублялась.

- Ах, эта девочка, - зашептал Эрскайн, качая головой. - Глазам больно. Попадется навстречу в коридоре - так хоть член к ноге пристегивай. Ну-ну, нечего делать такие глаза. Сам не ангел, знаем-знаем. Эта девочка - нечто! Только слепой не оценит. Даже не верится, что она дочка этого моржа Монти.

- Красивая девушка, - согласился Говард и подставил руки под сушилку в надежде, что шум заставит приятеля замолчать.

- Везет теперь мальчишкам! Ихдевочки умеют обращаться с собственным телом. Знают свою силу. Когда я женился на Каролине, она, конечно, была красавица. Но в постели - что школьница с Юга. Сущее дитя. А теперь мы состарились. Помечтать можно, потрогать нельзя. Эх, завалиться бы с мисс Кипе! Но те деньки миновали.

В притворной грусти Эрскайн уронил голову на грудь и пошел за другом к выходу. Говарда так и подмывало похвастаться, что он-то потрогал, что его деньки не ушли. Он прибавил шагу, чтобы поскорее вернуться за стол. Услышав, как другой восхищается Викторией, он вновь ее захотел.

- Что ж, снова ринемся?* - потирая руки, спросил на пороге зала Эрскайн и свернул к своему столу. В дверях они разминулись с вереницей выходящих официантов. При виде их Говард остро ощутил свою белокожесть, как ощущает ее турист на запруженной карибской улочке. Наконец, он добрался до своего места. В голове мелькнула порнографическая картинка: сейчас он как запустит под столом руку под Викторину юбку, как доведет красотку до оргазма! Действительность все испортила. На Виктории были брюки. Вдобавок, она что-то громко говорила, обращаясь к мышастой девице, сидящему рядом парню и его соседу. Судя по их лицам, Ви не замолкала тех самых пор, как он вышел из-за стола.

- Так вот, я именно такой человек, - говорила она. - Такие люди, как я, прекрасно знают, где границы приличий, и я знаю. Я никогда не извиняюсь. По-моему, я достойна уважения. Я всегда очень четко определяю для себя границы дозволенного…

* «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом?» (У. Шекспир, «Генриху», акт III, сцена 1.)

Говард решил узнать, что подадут дальше, и взял лежащую перед ним программку.

Выступление хорового клуба