О красоте

Голые деревья шеренгой стояли вдоль шоссе, простирая вверх обрубленные ветви. Говард подошел и прислонился к одному из них, стараясь не наступить на островок грязи вокруг ствола. Отсюда проглядывались оба конца улицы и выход из метро. Подняв через несколько минут голову, он увидел, как из-за угла соседней улицы вышел, кажется, тот человек, которого он ждал. На взгляд Говарда (а он считал, что на такие вещи глаз у него наметанный), человек был африканского происхождения. В его коже присутствовал характерный охряной оттенок, особенно заметный на скулах и на лбу, где кожа туго натянута. На нем были кожаные перчатки, длинное серое пальто и искусно повязанный темно-синий кашемировый шарф. Плюс очки в тонкой золотой оправе. Примечательна была обувь: очень грязные кроссовки, дешевые, на плоской подошве, Леви такие ни за что бы не надел. Подойдя к станции метро, он замедлил шаг и стал изучать горстку людей, поджидающих своих знакомых. Говард думал, что Майкл Кипе тоже с легкостью его узнает, однако пришлось самому сделать шаг навстречу и протянуть руку.

- Майкл? Говард. Привет. Вот спасибо, что пришел, я не был…

- Нашли без проблем? - чрезвычайно лаконично бросил тот, кивнув в сторону станции.

Говард не понял, к чему относится вопрос, и глупо осклабился. Майкл был существенно выше него, что было непривычно и неприятно. И вдобавок широкоплечий. Правда, в отличие от первокурсников с его семинаров, у которых мускулы начинаются прямо с шеи и тело имеет вид трапеции, Майкл выглядел элегантно. Наследственное. Он из тех людей, подумал Говард, которые воплощают собой какое-нибудь качество, в данном случае - аристократичность. Говард не слишком доверял таким «людям одного качества» - как книгам с броскими обложками.

- Нам сюда, - сказал Майкл и устремился вперед, но Говард удержал его за плечо.

- Мне еще надо забрать вот это, на новый паспорт. - Фотографии выпали в лоток, и включился обдув.

Говард протянул руку за снимками, но теперь Майкл остановил его.

- Постойте, пусть просохнут, а то размажутся.

И они застыли на месте, наблюдая за тем, как колышется от ветра фотобумага. Говарда молчание вполне устраивало, но неожиданно для себя он услышал собственный голос, с потягом произнесший:

- Ита-а-ак…

Что он хотел сказать вслед за этим «итак»? Говард и сам не знал. Майкл с кислым видом вопросительно повернулся к нему.

- Итак, - повторил Говард, - чем ты занимаешься, Майк, Майкл?

- Работаю специалистом но оценке рисков в инвестиционной компании.

Подобно многим людям науки, Говард был совершенно оторван от реальности. Мог назвать три десятка идеологических течений в общественных науках, но не имел ни малейшего представления, кто такой инженер- программист.

- Понятно… Это очень… Работа в городе или?..

- В городе. Недалеко от Святого Павла.

- Но живешь с родителями.

- Приезжаю на выходные. Церковная служба, воскресный обед. Дела семейные.

- Живешь поблизости или?..

- В Камдене, прямо возле…

- О, я знаю Камден, в былые времена любил там слегка покуролесить. А знаешь, там есть…

- Кажется, ваши фотографии готовы, - Майкл вынул снимки из лотка, помахал ими в воздухе, подул. - Первые три не годятся, - не чинясь, заметил он. - Сейчас с этим строго. Самая удачная, наверное, последняя.

Он протянул фотографии Говарду, тот не глядя сунул их в карман. Видать, этот союз ему еще противнее, чем мне, подумал Говард. Даже не удосуживается проявлять вежливость.

Они зашагали по направлению к улице, откуда пришел Майкл. Даже от его поступи веяло каким-то безнадежным отсутствием чувства юмора: каждый шаг был преисполнен достоинства и выверен, словно молодой человек хотел доказать полицейскому свою способность пройти по прямой белой линии. Минуту, потом еще две они шли, не нарушая молчания. Мимо тянулись сплошные дома, без единого вкрапления чего-нибудь полезного: магазина, кинотеатра, прачечной самообслуживания. С обеих сторон - ряды стиснутых соседями однообразных викторианских громадин, незамужних тетушек английской архитектуры, музеев буржуазной викторианы…Это был старый «конек» Говарда. Он тоже рос в одном из таких домов. А вырвавшись из семьи, пустился в радикальные эксперименты с жилищным пространством: коммуны, сквоты. Но появились дети, собственная семья, и подобные варианты отпали за негодностью. Он предпочитал не вспоминать о том, как отчаянно и долго жаждал заполучить тещин дом: мы забываем то, что приятнее забыть. Говард считал себя человеком, который в силу обстоятельств загнан в жизненное пространство, противное ему с личной, политической и эстетической точек зрения, а все в угоду семье. В числе многих прочих угод.

Они свернули на улицу, которая явно пострадала в войну от бомбежек. Построенные в середине века уродливые здания с фасадами «под Тюдоров» и дорожки из разнокалиберных камней. Со стен хвостами больших дачных котов свисает пампасная трава.

- А здесь мило, - сказал Говард, поражаясь своей потребности говорить в точности противоположное тому, что думаешь, хотя за язык никто не тянет.

- Да. Вы живете в Бостоне?