О красоте

Лето покинуло Веллингтон резко, хлопнув дверью. С деревьев в одночасье сдуло все листья, и к Зоре Белси вернулось странное, позднесентябрьское чувство, что где-то в тесном классе с детскими партами ее поджидает школьный учитель. Только из дома она почему-то вышла без набора душистых ластиков, не в блестящем галстучке и не в плиссированной юбке. Время измеряется не годами, а чувствами. Зора чувствовала себя по-старому. По-прежнему с родителями, по-прежнему девственница. Хотя и второкурсница с сегодняшнего дня. В прошлом году второкурсники казались ей людьми с другой планеты: четкие убеждения и мысли, сложившиеся вкусы и пристрастия. Утром она проснулась в надежде, что за ночь она тоже стала такой, но превращения не случилось, и Зора поступила, как всякая девчонка, стремящаяся войти в роль: нарядилась. Удачно или нет, она не знала. Теперь, на углу Хаутона и Мейн, она изучала свое отражение в витрине построенного в пятидесятые парикмахерского салона «Лорели». Как же ей совладать с этими туфлями? И что она из себя представляет? Это был очень трудный вопрос. Зора пыталась создать образ богемной интеллектуалки: смелой, отчаянной и грациозной. На ней была темно-зеленая длинная юбка, белая блузка из хлопка с причудливыми рюшами у ворота, широкий коричневый пояс из замши, оставшийся у Кики с тех времен, когда она еще носила пояса, пара громоздких туфель и шляпа - мужская, из зеленого фетра, вроде и федора, но не федора. Выходя из дома, Зора хотела не этого. Это совсем не то.

Четверть часа спустя свою богемность Зора оставила в женской раздевалке бассейна в веллингтонском кампусе. Плавание было частью ее новой осенней программы саморазвития: ранний подъем, бассейн, учеба, легкий обед, учеба, библиотека, дом. Зора запихнула шляпу в шкафчик и поплотней натянула на уши купальную шапочку. Голая китаянка, которой со спины было восемнадцать, повернулась и поразила Зору морщинистым лицом, в складках которого тонули два обсидиановых глаза. Лобковые волосы у нее были длинные, прямые и серые, как увядшая трава. Представь себя на ее месте, смутно подумала Зора, и мысль эта, помедлив в ней на холостом ходу, исчезла навсегда. Она пристегнула ключ от шкафчика к своему черному, без излишеств, купальнику и пошла вдоль длинного края бассейна, влажно шлепая ступнями по плитке. Сквозь потолочное окно над уходящими вверх рядами сидений вливалось осеннее солнце и прошивало гигантский бассейн, как тюремный прожектор. Сверху, с привилегированной точки, на Зору и прочих неатлетичных посетителей смотрела армия спортсменов на беговых дорожках. Там, за стеклом, тренировались совершенные люди, здесь плескались и надеялись на лучшее несовершенные. Дважды в неделю ситуация менялась: бассейн удостаивала вниманием сиятельная команда пловцов, из-за которых

Зора и ей подобные ссылались в лягушатник делить дорожки со стариками и детьми. Пловцы отталкивались от края, вытягивая тела, как дротики, и ныряли в воду так, словно она только того и ждет и примет этот дар с благодарностью. Люди вроде Зоры осторожно садились на шершавую плитку, опускали в бассейн одну ногу и начинали уламывать тело сделать следующий шаг. Зора частенько раздевалась, шла вдоль бассейна, смотрела на спортсменов, садилась, пробовала воду ногой, вставала, шла вдоль бассейна, смотрела на спортсменов, одевалась и уходила. Но не сегодня. Сегодня она начинала новую жизнь. Слегка подавшись вперед, Зора прыгнула; вода окутала ее по шею, как покрывало. С минуту она топталась по дну, затем нырнула и, отфыркиваясь, поплыла - медленно, неуклюже, не в силах совладать с руками и ногами, но все же чувствуя легкость, в которой суша всегда отказывала ей. Скрывая это всеми правдами и неправдами, она соревновалась с соседками по бассейну (выбирала тех, кто был примерно одного с ней возраста и комплекции, - Зора отличалась острым чувством справедливости), и ее решимость не бросать водные тренировки крепла или слабела в зависимости от того, могла ли она тягаться со своими ничего не подозревающими соперницами.