О красоте

- Нет-нет, и близко ничего такого. Это от Джерома. Он женится, - сказал Говард. Он отвернулся и, не обращая внимания на распахнувшийся халат, подошел к стеклянным дверям в сад. - На дочери Кипса. Очевидно, это забавно. Ваша мать находит это уморительным.

- Нет, дорогуша, - сказала Кики. - Кажется, мы как раз выяснили: я не нахожу это уморительным. На мой взгляд, по е-мейлу в семь строк вряд ли можно понять, что к чему. А раз невозможно сказать, что все это значит, я не горю желанием впопыхах решать…

- Вы серьезно? - встряла Зора.

Выхватив у матери листок, она почти вплотную поднесла его к близоруким глазам.

- Что за шутки, твою мать?

Прижавшись лбом к толстому стеклу, Говард чувствовал, как его брови пропитываются влагой. На улице все шел и шел демократичный снег Восточного побережья, выбеливая подряд садовые кресла и столы, деревья, почтовые ящики, заборные столбы. Говард выдохнул на стекло ядерный гриб и стер его рукавом.

- Зора, не пора ли на занятия? И не надо в моем доме таких слов. А? Ну да! Да ну? Нет! - пресекла Кики все Зорины попытки высказаться. - Все? Пусть Леви дойдет с тобой до стоянки такси. Сегодня я не смогу его отвезти; хочешь, спроси у Говарда, может, он его отвезет, в чем, правда, я сомневаюсь. А я позвоню Джерому.

- Меня не надо подвозить, - сказал Леви, и тут только Говард по-настоящему заметил сына и его обновку: тонкий черный женский чулок на голове, завязанный сзади узлом с небрежной, похожей на сосок пипочкой.

- Ты не сможешь ему позвонить, - тихо сказал Говард. И оперативно отступил с глаз долой за их гигантский холодильник. - У него нет денег на телефоне.

- Что ты сказал? - спросила Кики. - А? Не слышу.

Внезапно она возникла за его спиной.

- Где у тебя записан телефон Кипсов? - осведомилась она, хотя обоим был известен ответ.

Говард молчал.

- Ах, да, конечно, - сказала Кики, - он записан в ежедневнике, том самом ежедневнике, забытом в Мичигане на знаменитой конференции, на которой тебе было недосуг думать о таких пустяках, так жена и дети.

- Давай не сейчас, а? - попросил Говард. У виновного одна возможность - умолять об отсрочке приговора.

- И так всегда, Говард. Что бы ни случилось - расхлебывать мне, мне отвечать за твои поступки, и…

Говард шарахнул кулаком по холодильнику.

- Прошу, не надо. Дверца отскочила, она и так уже… Все разморозится, закрой плотнее, плотнее, еще… Ну, хорошо: это печально. Печально, если так все оно и есть, но как раз этого мы пока не знаем. Сейчас имеет смысл без суеты, потихоньку выяснить, что за чепуха там творится. Давай успокоимся и поговорим - например, когда мы… Когда приедет Джером и нам в принципе будет, о чем говорить. Согласен?

- Хватит ссориться, - тихонько буркнул, а затем громко воззвал Леви из дальнего угла кухни.

- Мы не ссоримся, дорогуша, - сказала Кики и наклонилась вперед.

Она нагнула голову и размотала широкий огненно- красный платок. Две ее толстые тугие косы спускались до попы, как бараньи рога, если те раскрутить. На ощупь выровняв концы платка, Кики запрокинула голову и дважды обмотала ткань, завязав ее на прежний манер, только туже. После этого Кики оперлась о стол и повернулась к детям подтянутым, непререкаемым лицом.

- Все, спектакль окончен. Зур, в горшке возле кактуса было несколько долларов. Дай их Леви. Если там ничего нет, одолжи ему из своих, я потом верну. У меня в этом месяце туговато с финансами. Хорошо. Иди и учись. Чему-нибудь. Чему угодно.

Когда через несколько минут за детьми закрылась дверь, Кики повернулась к мужу с выражением, в котором только он мог прочесть каждую строку и каждую сноску. Говард беспричинно улыбнулся. Ответной улыбки не последовало. Говард посерьезнел. Случись сейчас схватка, даже идиот не поставил бы на него. Нынешняя Кики (которую однажды, двадцать восемь лет назад, в первый день в их первом доме, Говард перекинул через плечо, словно легкий скатанный ковер, чтобы потом положить и самому лечь сверху) весила верных сто тринадцать килограммов и выглядела на двадцать лет моложе него. Женщины ее этнической принадлежности почти избавлены от морщин, а у Кики, благодаря набранному весу, кожа вообще была поразительно гладкой и упругой. В пятьдесят два года у жены сохранилось совершенно девичье лицо. Красивое лицо норовистой девчонки.

Она метнулась назад в кухню и так стремительно пронеслась мимо, что он рухнул в стоявшее поблизости кресло-качалку. Подлетев к столу, она стала яростно набивать сумку совершенно не нужными на работе предметами. Заговорила, глядя в сторону:

- Знаешь, что меня поражает? То, что один и тот же человек в чем-то профессор профессором, а в чем-то - дремучий кретин! Посмотри «Азбуку для родителей», Гови. Ты узнаешь, что подобные действия приводят к абсолютно противоположному результату. Абсолютно противоположному.

- Но, черт возьми, - задумчиво сказал Говард из кресла-качалки, - все всегда и происходит совершенно не так, как мне хочется, а наоборот.

Кики застыла на месте.

- Ну да. Ты у нас вечно ущемлен. Твоя жизнь - разгул потерь.