О красоте

Говарду стало неловко зато, что он толкнул приятеля на эту откровенную ложь. Монти, разумеется, сволочь, но не дурак. Его книгу о Рембрандте Говард находил ретроградной, превратной, раздражающе материалистичной, но отнюдь не тривиальной или глупой. Хорошая книга. Подробная, основательная. Имелось у нее еще одно громадное преимущество: она была помещена в твердую обложку и разослана во все англоязычные страны, меж тем как Говардова книга на аналогичную тему оставалась неоконченной, ее разрозненные страницы устилали пол перед домашним принтером, и иной раз Говарду казалось, что это сам прибор с отвращением их выплюнул.

- Говард?

- Да, я слушаю. Вообще-то, мне пора. Такси заказано.

- Береги себя, мой друг. Джером просто… В общем, когда ты туда доберешься, я уверен, все окажется бурей в стакане воды.

За шесть ступеней до первого этажа Говард наткнулся на Леви. Опять с чулком на голове. Из-под чулка смотрит удивительное львиное лицо с мужественным подбородком, на котором уже два года пробивается, но никак не утвердится в правах щетина. Торс голый, ноги босые. Свежевыбритая тощая грудь благоухает кокосовым маслом. Говард преградил сыну путь.

- Чего? - спросил тот.

- Ничего. Уезжаю.

- Кому звонил?

- Эрскайну.

- Сейчас уезжаешь?

- Да.

- Вот прямо сию секунду?

- А это что? - спросил Говард, вопросительно указав на его головной убор. - Политические дела?

Леви потер глаза. Сцепил руки за спиной и потянулся, выпятив грудь.

- Да не, пап. Что есть, то и есть, - гномически изрек он и куснул себя за палец.

- Значит, - попытался перевести Говард, - это эстетическая штучка. Для красоты.

- Наверное, - пожал плечами Леви. - Просто вещь, которую я ношу. Ну, сам понимаешь. Голове тепло. Практично и отпадно.

- Твоя голова в ней такая… аккуратная. Гладкая. Как боб.

Говард дружески сжал его плечи и притянул к себе.

- Тебе сегодня на работу? А в твоей музыкальной забегаловке разрешают это носить?

- Еще бы. Но сколько раз тебе говорить: это не забегаловка, а огромный гипермаркет. Там, между прочим, семь этажей. Обхохочешься над тобой, старик, - тихо проговорил Леви, его губы щекотно шевелились через Говардову рубашку. Отстранившись, он охлопал отца, как заправский вышибала. - Так ты едешь или нет? Что скажешь Джею? Какой авиакомпанией летишь?

- Не знаю… не решил пока. «Эйр Майлз», на работе забронировали. Знаешь… Я собираюсь просто с ним поговорить - мы побеседуем разумно, как разумные люди.

- Старик, - сказал Леви и прищелкнул языком, - Кики точит на тебя зуб. Думаю, она права. Лучше оставь все как есть, само рассосется. Джером не женится. Да он двумя руками свой член не найдет!

Говард, хоть долг велел возмутиться, был не вполне не согласен с диагнозом. Затянувшая девственность старшенького (которой теперь, надо полагать, наступил конец) являлась, по его мнению, следствием того двойственного отношения Джерома к Земле и ее обитателям, которого сам Говард не умел ни прочувствовать, ни понять. Джером был какой-то бестелесный, что всегда отца огорчало. Зато теперь, благодаря этой досадной лондонской истории, развеялся тот легкий флер морального превосходства, который окутывал Джерома с подростковых лет.

- Допустим, кто-то собирается совершить ошибку в личной жизни. - Говард попытался вывести беседу на универсальный уровень. - Чудовищную ошибку. Ты будешь ждать, когда все «само рассосется»?

Леви на мгновение задумался.

- Ну… Даже если он и правду женится, то с чего такой шухер? Так у него будет шанс хоть с кем-то перепихиваться. - Леви согнулся от громкого хриплого хохота, и его необыкновенный живот пошел складками: так, скорее, морщится рубашка. - Сам знаешь, сейчас у него в этом плане голяк.

- Леви, - начал было Говард, но тут же представил Джерома с его плохой кожей и мягким, застенчивым выражением черного лица, женственными бедрами, с всегда чересчур высоко поддернутыми джинсами и крошечным золотым крестиком на шее - в общем, невинность в чистом виде.

- Что? Скажешь, неправда? Ведь знаешь, что правда, вон, улыбаешься!

- Дело не в женитьбе как таковой, - сварливо заметил Говард. - Тут сложнее. Отец этой девушки э-э-э… не тот человек, которого хочется впускать в нашу семью.

- А-а-а… - протянул Леви и поправил отцовский криво завязанный галстук. - Бона как!

- Просто мы не хотим, чтобы Джером коверкал себе…

- Мы? - Леви изучающе поднял бровь: эту манеру он явно унаследовал от матери.

- Послушай, тебе что-нибудь нужно? Деньги? - спросил Говард.

Он выудил из кармана две двадцатидолларовые банкноты, смятые гармошкой, как китайские бумажные шары. За много лет он так и не научился воспринимать всерьез эти грязные зеленые американские бумажки. Он затолкал их в карман приспущенных Левиных джинсов.

- Спасибо, па, - нарочито растягивая слова в подражание родному для его матери южному акценту, сказал Леви.

- Интересно, сколько тебе платят в час в твоей лавочке, - проворчал Говард.

Леви горестно вздохнул.

- Гроши, старик. Жалкие гроши.

- Ты только скажи, я пойду поговорю с кем надо

и…

- Нет!