О Ленине и Октябрьской революции

Я чувствую на плече чью-то руку. Оборачиваюсь и вижу двух рослых шахтеров. Они сказали, что являются комиссарами Черемхово. Тут же они подали знак знаменосцам, и перед нашими глазами взвились красные стяги. На одном из них крупными буквами начертан хорошо известный лозунг: «Пролетарии, восстаньте! Вам нечего терять, кроме своих цепей!». А на другом: «Мы протягиваем руки шахтерам всех стран. Привет нашим товарищам во всем мире!».

— Снять шапки,— крикнул комиссар. Все обнажают головы и стоят с шапками в руках. Потом медленно запевают «Интернационал»:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

Мне приходилось слышать, как улицы разных городов мира оглашались звуками «Интернационала», который распевали колонны демонстрантов. Я слышал, как бунтовавшие студенты пели «Интернационал» в университетских залах. Я слышал, как он звучал под сводами Таврического дворца в исполнении двух тысяч делегатов съезда Советов в сопровождении четырех военных оркестров. Но никто из певших не выглядел тогда поистине «проклятьем заклейменным» — это были сочувствующие или представители «заклейменных». А каторжане — шахтеры Черемхово — были настоящими «заклейменными», самыми обездоленными из всех «проклятьем заклейменных». Весь их вид, одежда и даже голоса свидетельствовали об этом.

Они пели хриплыми, надтреснутыми голосами, порой не в лад, но в пении их выражались боль и протест надломленных жизнью людей всех времен — вздохи пленника, плач прикованного к веслу раба на галере, стоны колесуемых рабов, вопли распятых, сжигаемых на кострах и хрип повешенных, мучения бесчисленного множества осужденных, с мольбой взывавших из далекого прошлого.

Эти каторжане были как бы преемниками мучеников, страдавших в течение многих веков. Их изгнали из общества, которое искалечило и раздавило их своей тяжелой рукой и кинуло во тьму, на самое дно этой ямы.

Теперь из этой ямы поднялись они с победным гимном обездоленных. Им долго не давали говорить. И вот они поют, но не с мольбой в голосе, а торжествующе. Они уже больше не отверженные, а равноправные граждане. Более того — они созидатели нового общества!

Холод сковал их члены, по в сердцах у них огонь. Суровые измученные лица освещены яркими лучами восходящего солнца. Их опечаленный взор искрится проблесками радости, мягче становится выражение лиц. Эти люди являли собой пример того, как преобразятся трудящиеся всех стран, объединенные в одном огромном братстве — Интернационале.

«Да здравствует Интернационал! Да здравствуют американские рабочие!» — восклицают они. Потом из расступившихся рядов вышел вперед один человек. Он гигантского роста, настоящий — и не только внешностью — Жан Вальжан из романа Виктора Гюго «Отверженные».

— От имени шахтеров Черемхова, — говорит он, — мы приветствуем товарищей, прибывших на этом поезде! Как переменились времена! День за днем здесь проходили поезда, но мы не осмеливались к ним и близко подходить. Кое-кто из нас действительно совершил преступление, это мы знаем. Но по отношению ко многим из нас совершены гораздо большие преступления. Если бы существовала справедливость, то некоторые из нас ехали бы на этом поезде, а кое-кто из тех, кто едет на нем, работали в шахтах.

Но многие пассажиры даже не подозревали о существовании шахт. Они нежились в хорошо натопленных купе и не знали, что под землей копошатся тысячи кротов, добывающих уголь, чтобы в топке паровоза пылал огонь и чтобы было тепло в вагонах. Они не знали, что сотни из нас погибли от голода, были запороты насмерть или раздавлены во время обвалов. А если бы и знали, все равно не обратили бы внимания. Для них мы были подонками, мразью, ничтожеством или просто пустым местом.

Теперь мы всё! Мы присоединились к Интернационалу. Сегодня мы встали в строй армии труда всех стран. Мы идем в их авангарде. Мы, бывшие рабы, сделались самыми свободными людьми.

Мы, товарищи, не только сами хотим быть свободными, мы хотим, чтобы стали свободными рабочие всего мира. До тех пор, пока не свободны они, мы не можем свободно владеть и управлять нашими шахтами.

Жадные руки мировых империалистов уже тянутся из-за моря. Только руки рабочих мира в силах разжать на нашей шее их мертвую хватку,— сказал он в заключение речи.