В 1917 году в январе в Цюрихе (в Швейцарии) было очень много революционной молодёжи из разных стран, которая понимала, что война, которая идёт‚ — это война грабительская, война империалистическая. С самого начала войны Ленин старался как можно ярче вскрыть этот грабительский характер войны, показать, из-за чего идёт война. Он написал книгу об империализме[12], собрал данные, которые особенно вскрывали суть колониальной политики капиталистических стран, и, начиная с момента, когда разразилась война, он всё время говорил о необходимости поднять знамя борьбы против этой империалистической войны. Я помню, как после того, как разразилась война, мы жили в Швейцарии. Жили как эмигранты. Снимали комнату у сапожника, маленькую комнату, окна которой выходили во двор, куда выходили также окна колбасной. Было совершенно невозможно открыть окно. Я боялась, что Ильич захворает. Хозяева были очень хорошие люди. Они сдавали комнаты. В их квартире жили люди разных национальностей. Там жили и немцы, и французы, и мы, русские. Конечно, квартира была бедновата, и жили мы бедновато. Приходилось стряпать. Собирались все на кухне.
Там была такая газовая плитка, и около этой газовой плитки мы, женщины, обыкновенно обсуждали все интернациональные вопросы. Хозяйка, жена сапожника, страшно негодовала на эту войну и раз сказала:
— Надо, чтобы солдаты обратили оружие против своих правительств.
Владимиру Ильичу, которому я об этом рассказала, так это понравилось, что он после этого ни за что не хотел выезжать из этой квартиры. Всё время, пока мы жили в Швейцарии, Ленину приходилось очень много работать… Приходилось говорить с товарищами других стран и доказывать, что настал момент, когда пролетариат должен подняться. И вот в Цюрихе, где мы жили в январе 1917 года, было собрание молодёжи, молодёжи разных стран. Выступая на этом собрании[13], Ленин говорил:
— Сейчас время такое, что приблизился момент, когда в целом ряде стран будет социалистическая революция, когда пролетариат будет брать в руки власть, но момент трудно определить. — И добавил он с грустью: — Не знаю, доживём ли мы, старики, до этого времени.
Это было в январе, а в феврале разразилась Февральская революция. Я помню, как мы узнали о Февральской революции. Только что пообедали. Я мыла посуду. Потом мы собирались идти в библиотеку. Вдруг приходит один польский товарищ и говорит:
— Что же вы сидите, ведь в России революция!
Мы, конечно, забыли обо всём другом думать и побежали на берег Цюрихского озера, где под навесом выставлялись всякие телеграммы. Читаем: действительно, революция. Но, конечно, эта революция была ещё революцией буржуазной. Царя сбросили, а власть помещиков и капиталистов ещё осталась. И вот Владимир Ильич тогда писал товарищам: Надо сейчас шире идти в массы, будить сознание масс, указывать, что на этом нельзя останавливаться, а надо бороться дальше.
Не сразу, прошло некоторое время, прежде чем удалось через швейцарских товарищей добиться, чтобы нас пропустили через Германию. О том, что делается в России, мы, конечно, знали из телеграмм, но Владимир Ильич и все мы не представляли себе ещё конкретно всех деталей того переворота, который произошёл в России. Рядом с Временным правительством существовал Совет рабочих и солдатских депутатов. Правда, этот Совет рабочих и солдатских депутатов не стоял ещё на большевистской точке зрения, не считал себя властью, но всё-таки ясно было, как влиял он на массы, в какую силу мог развернуться. Был громадный революционный подъём. И вот, когда мы приехали, товарищи встретили нас в Белоострове… Владимир Ильич, разговаривая с ними, спрашивал:
— А как вы думаете, нас арестуют или не арестуют?
Ему никто не отвечал, все только улыбались. И вот, когда приехал Ильич в Питер, увидел он, что встречают приехавших революционные войска, устроили почётный караул, вся площадь залита народом. В этот момент Ильич почувствовал, что его заветная мечта о социалистической революции близка к воплощению. Его поставили на грузовик, и он, обращаясь к массам, говорил:
— Да здравствует социалистическая революция!