О литературе. Эссе

Теперь об ограничениях “Баудолино”. Финальные эпизоды могли происходить только в 1204 году, потому что я собирался рассказать о захвате Константинополя крестоносцами. Для этого главный герой должен был родиться примерно в середине века. Для себя я наметил как точку отсчета 1142 год, чтобы мой герой уже в сознательном возрасте стал свидетелем множества событий, о которых мне хотелось поведать. Первое упоминание фальшивого письма пресвитера Иоанна относится к 1165 году. У меня оно распространяется с опозданием на несколько лет. Но почему же, убедив Фридриха в существовании пресвитера, Баудолино не отправляется сразу на поиски чудесного царства? Потому что вернуться ему следовало только в 1204 году, чтобы рассказать свою историю Никите Хониату во время пожара в Константинополе. И чем занимался Баудолино целых сорок лет? Ситуация определенно напоминала историю с компьютером в “Маятнике Фуко”.

Я вынужден был придумывать для Баудолино многочисленные дела, которые заставляли его откладывать путешествие. Поначалу мне казалось, что я убиваю время, нарочно заполняю страницы всякой всячиной, чтобы только дотянуть до этого несчастного 1204 года. Но в итоге вышло так, что я создал квинтэссенцию Томительного Желания – точнее, ее практически без моего ведома создал сам роман. Надеюсь – нет, знаю, что мои читатели это заметили. Баудолино хочет отыскать волшебное царство пресвитера Иоанна, но постоянно откладывает свой поход. По мере того как желание добраться до мифических земель растет у Баудолино, превращаясь в навязчивую идею, растет оно, надеюсь, и у читателя. Очередной пример, свидетельствующий о пользе ограничений.

Как я пишу

После всего сказанного выше становится ясно, насколько бессмысленны вопросы журналистов: “Вы начинаете роман с заметок, сочиняете сразу первую или последнюю главу, пишете ручкой или карандашом, печатаете на машинке или на компьютере?” Роман начинается с ежедневного сотворения мира, бесконечных попыток выстроить временную последовательность. Поступки персонажей должны руководствоваться определенной логикой, будь то логика здравого смысла или условия нарратива (иногда можно пойти и против них). В любом случае их еще надо приводить в соответствие с ограничениями. Потом ты передумываешь, что-то убираешь, исправляешь, переписываешь. Универсального способа написания романа просто не бывает.

По крайней мере, для меня. Знаю, есть такие писатели, которые встают утром, часов в восемь, через полчаса садятся за печатную машинку (компьютер) и пишут до полудня, следуя правилу “ни дня без строчки”, а потом бросают все и идут себе гулять до вечера. Я так не могу. Прежде всего роман требует длительной подготовки. Сначала я читаю, составляю карточки, рисую портреты персонажей, карты мест, временные диаграммы. Что-то фломастером, что-то на компьютере, в зависимости от момента, от моего местонахождения, от характера пришедшей в голову идеи. Порой записываю на оборотной стороне билета, пока еду в поезде, другой раз в тетрадке, на карточке, при помощи когда шариковой ручки, а когда и диктофона. При необходимости записал бы хоть ежевичным соком.

Потом я свои записи нередко рву, выбрасываю, где-нибудь забываю, но все равно у меня целые ящики забиты тетрадками, блокнотами с разноцветными листами, открытками, даже официальными бланками. Но этот творческий беспорядок разнообразных носителей служит мне своего рода мнемоническими подсказками: эти заметки я нацарапал на бланке лондонской гостиницы, первую страницу такой-то главы набросал в своем кабинете на листке в бледно-голубую клеточку ручкой “Монблан”, а черновик следующей писал в деревне на обороте старого документа.

У меня нет определенного метода, установленных дней, часов, времен года. Правда, с первого по третий роман у меня сложилась традиция. Я вынашивал идеи, писал заметки и черновики где и как придется, но потом, когда выпадала возможность провести хотя бы неделю в загородном доме, записывал главы на компьютере. Перед отъездом я их распечатывал, редактировал и оставлял “дозревать” в ящичке до следующего приезда в деревню. Окончательные варианты моих трех первых романов были написаны именно там за пятнадцать – двадцать дней рождественских каникул. Я даже обзавелся собственным суеверием – это я-то, самый несуеверный человек в мире! Я спокойно прохожу под лестницами, дружелюбно здороваюсь с черными котами, перебегающими мне дорогу, специально ставлю экзамены на пятницы тринадцатого числа, чтобы проучить суеверных студентов. Тем не менее финальный вариант романа, требующий лишь незначительных исправлений, должен был быть готов к пятому января, моему дню рождения. Если я не успевал в текущий год – ждал следующего. Однажды я почти управился к ноябрю и специально отложил работу, чтобы закончить в январе.