В связи с указанными мыслями о несовместимости любви и убийства между мной и одним философом возникла небольшая дискуссия. Он высказал замечание по поводу моей трактовки любви и стал называть разные формы любви (“любовь-ненависть”, “любовь-вамп” и т.п.), существование которых якобы опровергает эту трактовку. Я сказал, что любовь в норме (нормальная любовь) противоречит смерти, а, следовательно, и убийству. Названные же им формы любви не являются любовью в чистом виде, что это своеобразные патологии любви, что они лежат на границе нормы и патологии, здоровья и болезни или даже всецело находятся за пределами нормы-здоровья. Не случайно они называются не просто любовью, а любовью-ненавистью, любовью-вампом. Присоединяемые к ним слова изменяют содержание и назначение любви. Нормальная любовь — всегда гармония. А гармония противоречит такому разрушительному явлению как смерть (не говоря уже об убийстве).
С трудом прочитал эту книгу. Откровенно говоря, не нравится мне ее дух. Главный герой выглядит как сексуальный маньяк с весьма ограниченным набором мыслей и чувств. Все вертится вокруг болезненной страсти его к девочке-подростку. Для него нет ни мира культуры, ни мира нормальных человеческих отношений, ни, самое главное, любимой работы, дела-творчества. Какая-то односторонняя книга. Я вполне допускаю любовь сорокалетнего мужчины к девочке-подростку, но не в такой морально ущербной атмосфере, когда эта любовь имеет болезненно-маниакальный и криминальный оттенок. Можно, конечно, обвинять слишком суровую официальную мораль в драматизации и даже трагедизации любви героя (герой волей-неволей чувствует себя моральным изгоем-преступником). Но есть в этой любви что-то действительно дурное. Ведь девочка Лолита отдалась своему отчиму как бы играя, из любопытства и затем уже быстро охладела к нему, тяготилась его любовью. То есть почти сразу после начала любовных отношений отчим обращался с ней не на основе взаимности чувств, не как с личностью-субъектом, а как с объектом своих вожделений, как с куклой-вещью. Он задабривал ее как ребенка-несмышленыша (буквально покупал ее благосклонность) и, конечно, запугивал... Секс носил явно односторонний характер. А это против всякой морали.
Секс только тогда морально оправдан, когда основан на взаимности, т. е. на самом себе, на внутренних для него,
Христианская религия противопоставляет дух и тело, объявляет их враждебными друг другу. Это и понятно. Бог — фантом, нечто бестелесное. Чтобы убедить людей в существовании бога, надо принизить существование матери-природы и всё, исходящее от нее. Посмотрите, что говорит апостол Павел в Новом Завете: “Помышления плотские
Одним из проявлений враждебного отношения к телу, телесному является отношение христианской религии к естественным отношениям между мужчиной и женщиной. Согласно Библии зачатие совершается “в грехе”. Непорочно зачат только Иисус Христос. И именно он предлагает верующим оскопить себя “для Царства Небесного”. Вот что можно прочитать об этом в Евангелии от Матфея:
“Говорят Ему ученики Его: если таковы обязанности человека к жене, то лучше не жениться.
Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано;
Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит.” (Матф. 19; 11-12).
Конечно, Христос не настаивает на оскоплении, но рекомендует это сделать, чтобы быть в Царстве Небесном.
Христианская “мораль” способствует половому ханжеству. “Ханжество, — пишет Ю. Рюриков, — это потомок христианской морали, для которой физическая любовь была блудом и скверной, отголосок христианского рассечения человека на две части: духа — высшей, божественной, и тела — низшей, животной. Влияние этой морали часто не сознается, но у многих людей она въелась в душу. Ханжи смотрят на интимную жизнь как на что-то низшее, стыдное, неприличное.
Но тело человека, — справедливо замечает Ю. Рюриков, — не менее человечно, чем его дух. Вся биология человека сплавлена с психологией, все его телесные ощущения имеют поэтому не животный, а человеческий характер”. (См.: Рюриков Ю. Два счастья.)