О любви

Не знаю, почему работа здесь вызывает у меня столько стыда. Никогда не думала плохо о людях, которые работают в таких заведениях, да и вообще где бы то ни было работают. Разве что о тех козлах, которые целыми днями таскают по центру шиншилл и обезьян, и дают их тискать всем прохожим – "фото на память".

Но как же мне стыдно. Хорошо хоть знакомых сюда редко заносит. Заходили двое с нашего курса, но они меня не заметили, или не узнали, или сделали вид, что не заметили или не узнали. Не имеет значения. Главное, что мне не пришлось с ними говорить.

Тебе было бы стыдно на моем месте? Чувствую себя неудачницей. Но со временем уже не так остро – ко всему привыкаешь, плюс усталость. Хуже всего, когда заходят веселые, обеспеченные компании нашего возраста. Накрывает собственная ущербность.

Интересно, сколько людей, стоящих за кассами, испытывали такой же стыд, когда я приходила туда с Аликом? Мы смеялись, дурачились, что-то заказывали, передумывали, спорили, а они улыбались и ждали. Я не видела на лицах этих людей то, что чувствую сама, когда стою по ту сторону кассы и смотрю на красивых, беззаботных людей без кепок и стариковских портков. Хотя и на моем лице здесь всегда улыбка. Нам нельзя не улыбаться и нельзя не двигаться. Заведение должно казаться оживленным, даже в те редкие моменты, когда у нас нет работы. Можно тереть чистой тряпкой чистую стену, если больше нечем себя занять, – свобода делать, что хочешь.

В первый день, когда повели в зал показывать, как мыть полы восьмеркой и мусор вытряхивать, я смотрела на дверь и думала: "Десять шагов. Всего десять шагов и это закончится навсегда". Не ушла только в знак протеста против своего же стыда. Так не должно быть.

Есть тут одна девочка, работает уже год. Представляешь, она так обожала это заведение с самого детства, что для нее работа здесь была мечтой всей жизни. В день своего шестнадцатилетия она пришла сюда, заполнила анкету, ее приняли и теперь каждый день, как на праздник. Смотрю на нее и насмотреться не могу. Это же надо, как у человека все просто, какое это должно быть счастье. У нее наверняка по утрам перед работой совсем другие мысли.

Может я одна тут такая стыдливая, не знаю. Как бы то ни было, сейчас легче, чем месяц назад. А через месяц будет еще легче. Все равно по моим объявлениям на сайте поиска работы не было за эти два месяца ни единого звонка.

Зарплата крошечная, но тратить ее сейчас некогда. Гречка стоит недорого, так что экономия на еде значительная. Трачу деньги только на сигареты и на проезд, остальное откладываю. Посчитала, что таким образом к маю соберется достаточно на поездку в Питер. Тогда я уволюсь и в тот же день сяду в поезд. Алик пока не знает, поедет или нет. Ему не особенно туда хочется и собирать специально на такую поездку он не станет: "Будут хорошие заработки, тогда посмотрим, а пока…"

Со следующего месяца начну брать чуть меньше смен, потому что очень сложно с учебой совмещать. Так что буду посвободнее, посвежее и повеселее. Напишу тебе пачку уморительных писем. Если не разучусь писать, конечно, потому что на этой работе я прямо чувствую, как мои извилины в голове распрямляются. Может и не плохо, нет мысли – нет проблемы.

Обнимаю, целую, пока-пока!

Ваше письмо успешно отправлено

XII (декабрь)

Вот мы и разошлись. Восемь дней назад. Завтра, на девятый день, когда это все уже точно не воскреснет, позвоню тебе и расскажу какую-нибудь безобидную версию конвульсий наших отношений. А пока, по сложившейся за историю "бросаний меня" традиции, напишу скорбное письмецо.

Я ждала этого дня три месяца, и он наступил четко, как по расписанию. Мне так осточертело выглядывать его, что я была даже рада, когда он наконец пришел. В этот раз обошлось без истерик, сколько можно? Когда Алик с виноватыми глазами снова затянул шарманку о том, что ему еще рано заводить такие серьезные отношения, я не стала переубеждать. Смотрела на него и думала свои уставшие после шести смен подряд мысли: "Пропади ты пропадом. Найду сотню таких и даже лучше. Катись ко всем чертям. Нагуливайся, наслаждайся молодостью, свободой. Вперед. Ка-тись!"

Что-то из этого сказала вслух и пошла спать.

Безразличие продлилось не долго и очень скоро меня накрыло. Я смотрела на каждую девушку в общежитии и думала, не с ней ли он теперь резвится. Ох, как же я их всех ненавидела! Одну даже специально прищемила дверью лифта, когда она выходила. Лифт у нас старый, без мозгов, суровая механика – жмешь на кнопку, створки вылетают из своих укрытий и с грохотом захлопываются.

Говорили, что он даже останавливается, если слегка прыгнуть. Я не верила и решила как-то его испытать. Прыгнула совсем легонечко, а он замер и потух. Вернуть его к жизни кнопками не получалось. Дозвонилась только Антоше. Он где-то раздобыл телефон мастеров, вызвал их и сел ждать под дверью лифта, чтобы мне не так скучно было. Протолкнул сквозь створки один наушник, и мы слушали КиШей одних на двоих.