О любви

Он как-то сразу успокоился. Все определилось. У него есть сын. Жена и сын. И слава богу. У каждого человека должна быть семья — теперь есть и у него. Конечно, с Валерией нелегко, характер у нее не мед и не сахар, куча знакомых, и на все нужно время, а его и так нет… Но, может, и лучше, что у него, скучного размеренного медика, будет такая жена…

Она вошла с полным тазом в руках, несла его осторожно и, лишь поставив на стул, обернулась к Сергею.

— Ты? Почему ты здесь?

Не «здравствуй», а «почему?». Он пожал плечами:

— Приехал.

Она была в ситцевом халатике, но ей здорово он шел. Ей и раньше шло все, что ни надевала.

— А как узнал адрес?

— Штамп на конверте. А здесь — в адресном столе.

Она усмехнулась:

— Логично…

Потом прошла к малышу и спросила из-за занавески:

— Это ты его распутал?

— Он проснулся, — объяснил Сергей.

Он так и сидел на стуле у двери, в пальто, шапка — на коленях. Раздеться она не предложила, а самому было неловко — опять, как раньше, сковывало само ее присутствие. Она была высокая, стройная, с тонкими породистыми пальцами, что называется, интересная женщина, и в первые дни все казалось, — даже когда она говорила, как его любит, — что вот сейчас она расхохочется ему в лицо и уйдет…

Она вышла из-за занавески и стала прибирать что-то на подоконнике. Он спросил:

— Почему ты в Челябинске?

— Не хотелось ходить с пузом по родимым улицам.

— А почему именно Челябинск?

— Какая разница, — сказала она, не оборачиваясь. — Мог быть Якутск… Ты сюда в командировку?

— К тебе.

Она села на край кровати, на серое с зеленым, в тон шторам покрывало.

— Я понимаю, что ко мне. Но сюда ты в командировку?

— Я же сказал — к тебе. Взял отпуск за свой счет.

Она с досадой передернула плечами:

— Какая глупость! Боже мой, какая нелепость! Зачем я тебе написала? Ты, конечно, решил, что это вопль отчаяния? Скрытая просьба о помощи?.. Слушай, зачем ты приехал?

Он еще раз повторил:

— Я же сказал — к тебе.

— Выполнять долг?

Он промолчал. Он не хотел с ней ругаться, не хотел попусту перебрасываться ехидными словами. В эту игру она его переиграет. А он приехал не играть в слова, совсем не за этим…

— Поехал бы лучше в дом отдыха, — сказала она. — Мне лично ты ничего не должен. Просто ты мне не нужен. Вообще не нужен. Ни с какой точки зрения.

Голос ее звучал резко, раздраженно. Он вдруг сразу успокоился. Она злилась — это было привычно. Он снял пальто и повесил на крюк у двери.

Она с усмешкой сказала:

— А ты имеешь вид… ты уже кандидат?

— Кандидат.

— Я так и думала, — снова усмехнулась она.

Он сказал:

— Зачем ты все это?

Его не трогали колкости, просто, по привычке, жаль было времени, уходящего на бесцельную болтовню.

— Зачем? — переспросила она и встала. — Хотя бы затем, что я у себя дома, а ты не самый приятный из моих гостей. Ты хочешь, чтоб я тебе радовалась? А кто ты мне, собственно? Ты мне не муж, не любовник и не друг детства. Так что уж разреши мне вести себя так, как мне нравится. В конце концов, я свободная одинокая женщина. Мать-одиночка — слыхал такой термин?

— Я не знал об этом, — сказал он. — Ты же знаешь, что не знал.

Он не оправдывался — просто констатировал факт.

Она подошла к столу и слегка оперлась о него бедром.

— О, безусловно. Как истый труженик науки, ты рассеян. Когда у меня было плохое настроение, ты покупал мне шоколадку или предлагал пойти в кино — в выходной, разумеется. Суббота — банный день, воскресенье — День культурных развлечений.

— Ты могла мне сказать.

Он все так же сидел у двери, только теперь без пальто и на коленях держал не шапку, а руки.

Она ответила:

— Конечно, могла. Я все могла. Например, могла понять, кто ты. К сожалению, шоколадки настраивают на лирический лад… Вообще, я хочу дать тебе совет — не надо шоколадок. Лучше сразу же, при знакомстве, давай девушке пять рублей на аборт. Честно, по-деловому и в духе времени.

Он промолчал, только сел поудобнее, привалясь затылком к дверному косяку. Уходить он не собирался.

Тогда она снова села на кровать, повозилась, тоже устраиваясь поудобнее, и сказала:

— Ну? Я слушаю. Ведь ты, наверное, приехал зачем-то?

— Ты сама понимаешь.

— Но ты все-таки можешь объяснить?

— Тише, — показал он взглядом на занавеску.

Она сузила глаза:

— Кажется, молодой отец приступил к родительским обязанностям?

Он спросил, помолчав:

— За что ты на меня злишься?

— За что? Хотя бы за то, что ты ни в чем не виноват. За то, что я даже не могу назвать тебя подлецом. Ты же меня не обманывал. Все было, как говорится, по доброму согласию. По-доброму встретились и по-доброму разошлись. Только тебе осталась степень, а мне ребенок.

— Перестань, — сказал он тихо.

— Милый, не надо, — ласково попросила она. — Я до сих пор не могу смотреть на тебя, когда ты такой. Ты такой усталый, такой обиженный, такой наивный, что женщина, если она не последняя мерзавка, просто обязана лечь с тобой в постель.

— Почему ты тогда не сказала мне?

— Какая разница?.. Это уже почти археология.