О любви

— Оля вообще умная, — отозвалась Марина.

— Чувствуется. Знаете, собраны как вещи для похода: все необходимое и ничего лишнего…

Батышев усмехнулся пришедшей мысли, подумал немного и сформулировал:

— В принципе, библиотеку и надо собирать так, словно потом придется тащить ее на собственной спине.

На девушку это умозаключение никакого впечатления не произвело.

Он вздохнул, машинально глянул на часы. Было с чем-то десять.

— Кстати, — спохватился он, — вы ведь голодны, наверное. Когда вы ели в последний раз?

— Днем, — сказала она. — Я не голодна.

— Сейчас мы еще успеем в ресторан. А минут через двадцать…

— Наверное, вы хотите есть?

— Я пообедал как раз перед вечером.

— У меня там колбаса, — сказала она. — Ну его к черту, ресторан. Давайте лучше пить чай.

— А он тут есть?

— Что-нибудь да есть.

Батышев не был уверен, удобно ли распоряжаться чужим чаем в чужой квартире. Но возразить не решился. Хороший человек Оля Рыжакова была обречена до конца нести хлопотное бремя своей хорошести.

Батышев вспомнил про свою злосчастную авоську с торчащим хвостом и поспешил оправдаться:

— У меня с собой прекрасная кета — увы, подарок. Но, на худой конец, можно и ее.

Марина отмахнулась:

— Не умрем!

Она пошла на кухню.

Батышев снова сел в свое кресло и тут только обратил внимание, что спальное место в комнате всего одно. Он вздохнул — опять жизненная сложность! Ни на какие рискованные размышления это его не навело.

Не в возрасте было дело — что возраст в наши дни! И не в мрачном лице девушки — настроение меняется. Дело было в самом Батышеве.

Лет пять назад у него случился первый в жизни роман с собственной студенткой — осенью, в колхозе. Раза три вечерами девчонка утаскивала его гулять, задавала вопросы по курсу, довольно поверхностные — училась она весьма так себе. Батышев кое о чем догадывался, но из роли преподавателя не выходил. Тогда она неожиданно сказала:

— Чего вы боитесь? Я же не трепло.

Он оторопело спросил:

— А ты не боишься?

Та ответила:

— Ха!

Она была издалека, из шахтерского поселка — небольшая, крепкая, с черной короткой стрижкой. К нему относилась странно: заботилась, жалела и все уговаривала не выкладываться на лекциях.

— Ну что ты жилы-то рвешь? — говорила она. — Все равно же половина дураки. А кому надо, тот и сам выучится!

Иногда они ездили в город. Батышев осторожничал и все оглядывался. Она успокаивала:

— Да ты не бойся! Если что — отпирайся, и все. Ничего не было, и точка. А уж я тем более отопрусь.

Месяца через два после начала занятий она сказала ему, что должна поехать домой.

— Надолго?

Она ответила:

— Увижу…

Батышев не сразу спросил:

— А что там?

Она сказала сумрачно:

— Да так…

Батышев медлил. Он тревожился за нее и по тону чувствовал — что-то серьезное. Но в то же время понимал: задай он сейчас вопрос порешительней — и простой долг близкого человека втянет его в чужую заботу, в чужую жизнь. Как глубоко — кто знает?

К этому Батышев не был готов.

Он спросил, но не настойчиво…

На факультет она не вернулась. Письма не пришло.

А Батышев после этого как-то сразу, словно о порожек споткнулся, начал стареть. Не лицом или волосом, а словно что-то осело внутри. Семья, работа, знакомые — все осталось. А вот нечаянную радость больше не ждал. Как давно, в молодости, любил повторять пьяный сосед по коммуналке: «У души крылышки опустились».

Марина выглянула из кухни.

— Идите, — сказала она, — закипел.

Они устроились у кухонного стола. Чай был уже разлит по чашкам, колбаса нарезана. В хлебнице лежала горка сухарей.

— Хлеба нет, — сказала Марина, — а сухари сладкие. Черт с ними! С колбасой пойдет.

Она поднесла чашку к губам, отхлебнула и уставилась на Батышева:

— Так, значит, доцент? Интересно. Никогда не пила чай с доцентом.

Он ответил:

— Всё когда-нибудь делаешь впервые. Я, например, никогда не ел колбасу со сладкими сухарями.

Шутка была так себе, но девушка засмеялась, и Батышеву показалось, что понемногу она успокаивается: видно, напряжение, скручивающее ее изнутри, постепенно отпускало.

Он спросил:

— Ну, так как мы с вами завтра — летим?

Она махнула рукой:

— A-а! Надоело ломать голову. Решу завтра.

— Завидую, — сказал Батышев.

— Чему?

— Что такие вещи, как поездка в Москву, вы можете решать по настроению.

Он спохватился, что сам начал разговор, который решил не заводить. Но было поздно.

— Не в Москву, — сказала Марина, — еще дальше. Один парень едет в Прибалтику и меня позвал с собой.

— Но весы еще качаются? — понимающе улыбнулся Батышев.

— Нет, весы давно стоят, — возразила она, и фраза прозвучала странно: началась с усмешки, а кончилась угрюмо и глухо.

— Ничего, — поспешил успокоить Батышев, — съездите в Прибалтику, и наладится.

Она сказала с уже привычной ему прямотой:

— Это все барахло. Я люблю другого человека.

И опять Батышев не понял, зачем была произнесена эта резкая фраза: чтобы вызвать его на расспросы или, наоборот, прервать неприятный ей разговор.