О любви и смерти (сборник)

Когда, проходя мимо отдела бижутерии, увидела среди блестящих заколок синюю пластмассовую стрекозу, сперва просто кивнула ей, как старой знакомой: «Привет». И только уже у кассы сообразила, какой отличный может получиться сюрприз. То есть, конечно, розыгрыш. Но тут ничего не поделаешь Роза сама виновата, что в ее присутствии взрослым, без пяти минут серьезным людям, нестерпимо хочется делать всякие глупости. По большей части прекрасные, спасибо ей за это.

Правда, вишневых деревьев в ее саду не было, ни одного. Зато имелась слива, старая, наполовину засохшая; впрочем, вторая половина чувствовала себя прекрасно и отдувалась за двоих. Ничего, и слива сойдет. Когда это мы были буквалистами.

Вернулась за стрекозой. И килограмм яблок по дороге прихватила, самых дешевых, мелких, зеленых с розовыми пятнами на боках, страшных, как сон голодного беспризорника, таких сочных и сладких, что непонятно становится, зачем нужно было выводить какие-то другие сорта.

Благо каштан-то у нее в саду рос. Из-за этого каштана Рута в свое время и сняла свою квартиру, во многих других отношениях вполне дурацкую. Одна только дровяная печь чего стоит. Ох уж эта печь!

Впрочем, за один только запах дыма, окутывающий дом, сад и еще пару соседних кварталов, этой квартире можно было простить все.

«А сливу от вишни Роза не отличит, – успокаивала себя Рута по дороге домой. – Я бы сама еще год назад не отличила. Мы же городские девочки. И твердо знаем, что творог добывают из вареников, а груши – из компота. Так что слива вполне сойдет».

Так боялась проспать и не успеть подготовить сюрприз, что глаз до утра практически не сомкнула. Ворочалась с боку на бок, то и дело проваливалась в беспокойный сон и тут же снова подскакивала, вытаскивала из-под подушки телефон, смотрела, сколько там уже. Два сорок семь, три пятнадцать, четыре тридцать две, скоро утро, уже совсем скоро.

Вскочила, когда за окном начало не синеть даже, еще только сереть. Привычно, на автопилоте подбросила в печку дров, накинула поверх пижамы куртку, набила карманы яблоками, сунула ноги в дежурные кроксы, несущие вахту у ведущей в сад двери. Переступила порог и ахнула, обнаружив, что стоит по колено в тумане, белом, густом как молочный кисель, не ползущем, не стелящемся даже, а натурально текущем по земле, во все стороны одновременно, как множество весенних талых ручьев.

Какое-то время стояла, забыв не только зачем вышла в сад, но и собственное имя, вообще все на свете забыв, вдыхала аромат печного дыма, смотрела, как ручьи тумана плавно огибают клумбу белых безвременников, вот уж правда, чем не призраки крокусов, отцветших как раз в апреле, все сходится, господи боже, вполне можно было обойтись без этой глупой пластмассовой стрекозы.

Но если уж стрекоза есть, ладно, пусть будет.

С трудом заставила себя подойти к сливе – туман тек в противоположном направлении, к забору и дальше, на улицу, трудно было идти против его воли, но дело есть дело, пришлось. Ухватилась за толстую сухую ветку, которую давным-давно надо было спилить, да руки не доходили. Сказала дереву вслух: «Держи меня, не давай туману меня унести». Дура дурой, Господи. Но очень счастливая дура, это да.

Кое-как прикрепила пластмассовую стрекозу к сухой сливовой ветке, перевела дух, от избытка чувств поцеловала влажный древесный ствол, развернулась было к каштану, пришла его очередь, но снова застыла на месте, чуть не плача от невозможности немедленно стать невидимой или хотя бы превратиться в еще одно дерево. На пороге стояла Роза в своей дурацкой фланелевой ночной рубашке до пят. Она прижимала к груди пакет с остатками яблок и, открыв рот, смотрела под ноги, на обступивший ее со всех сторон густой весенний туман.

Давай ты все-таки будешь

Всегда хотел иметь старшего брата, сколько себя помнил. То есть как минимум с трех лет. Непонятно, кстати, откуда вообще так рано узнал, что у людей бывают братья, в том числе, старшие. Из сказок? Из стишков? Из мультфильмов? Ну, может быть. Теперь, в любом случае, не проверишь.

Одно из первых воспоминаний: пришел на кухню, где сидели родители, спросил: «А когда у меня будет старший брат?» Мама вдруг жалобно скривилась и заплакала, а отец начал что-то объяснять про разницу между старшими и младшими и про время, которое идет только в одну сторону. Объяснений, конечно, не понял, а потому почти не запомнил. Зато мамины слезы запомнил на всю жизнь: прежде не видел, чтобы взрослые плакали. Поэтому больше никогда разговоров о старшем брате с родителями не заводил.